Вы здесь

Юваль Ной Харари: Нам нужен новый мировой порядок

В течение нескольких поколений миром управляло то, что сегодня мы называем «глобальным либеральным порядком». За этими высокопарными словами скрыта идея, что все люди разделяют одни и те же основные практики, ценности и интересы, и ни одна группа людей не превозносит себя выше остальных. Поэтому сотрудничество гораздо целесообразнее, чем конфликт. Все люди должны работать совместно, чтобы защищать свои общие ценности и продвигать общие интересы. И лучший способ развивать это сотрудничество – облегчить движение идей, товаров, денег и людей по всему миру.

И хотя у глобального либерального порядка много недостатков и проблем, все же он доказал свое превосходство над всеми альтернативами. Либеральный мир начала XXI века является более процветающим, здоровым и мирным, чем когда-либо. Впервые в истории человечества голод убивает меньше людей, чем ожирение. Эпидемии убивают меньше, чем старость, а насилие – меньше, чем аварии. Когда мне было шесть месяцев, я не умер от эпидемии благодаря лекарствам, изобретенным иностранными учеными в далеких странах. Когда мне исполнилось три года, я не умер от голода благодаря пшенице, выращенной зарубежными фермерами за тысячи километров. И когда мне было одиннадцать, меня не уничтожила ядерная война благодаря договоренности между лидерами государств в другой части планеты. Если вы считаете, что нам стоит вернуться в какой-то передлиберальний золотой век, то, пожалуйста, назовите год, когда человечество пребывало в лучшей форме, чем в начале XXI века. Неужели это был 1918? 1718? 1218?

Тем не менее сейчас люди по всему миру теряют веру в либеральный порядок. Националистические и религиозные взгляды превозносят одну человеческую группу над другой, возвращаются в моду. [...]

Вопреки всеобщей мудрости, в национализме нет ничего естественного

Стало быть, если либеральный порядок терпит фиаско, новый вид глобального порядка может заменить его? До сих пор те, кто бросал вызов либеральному порядку, делали это в основном на национальном уровне. У них много идей, как продвигать интересы их отдельной страны при совершенном отсутствии реального видения того, как должен функционировать мир как единое целое. Например, российский национализм может быть оправданным ориентиром для России, но у российского национализма отсутствует какой-либо план, касающийся остального человечества. До тех пор, пока, конечно, национализм не трансформируется в империализм и не начнет призывать одну нацию захватывать и управлять всем миром. Несколько веков назад некоторыми националистическими движениями действительно управляли империалистические фантазии. Нынешние националисты, будь они в России, Турции, Италии или Китае, зачастую провозглашали глобальное вторжение.

Вместо насильственного основания глобальной империи такие националисты, как Стив Бэннон, Виктор Орбан, Лига Севера в Италии и британские «брекзитеры» мечтают о мирном «националистическом интернационале». Они полагают, что у всех наций сегодня одинаковые враги. Монстр глобализма, мультикультурности и миграции угрожает разрушить традиции и идентичность всех наций. Поэтому националисты всего мира должны прийти к общему решению в противостоянии этим глобальным силам. Венгры, итальянцы, турки и израильтяне должны возводить стены, устанавливать ограждения и препятствовать передвижению людей, товаров, денег и идей.

В таком случае мир будет разделен на отдельные национальные государства – каждое с собственной сакральной идентичностью и традициями. Основанные на взаимоуважении этих различных идентичностей, все национальные государства должны мирно сотрудничать и торговать друг с другом. Венгрия будет венгерской, Турция будет турецкой, Израиль будет израильским, и каждый будет знать, кто они и какое место в мире им полагается. Это будет мир без миграции, без универсальных ценностей, без мультикультурности, и без глобальной элиты – но с мирными международными отношениями и некой торговлей. Иными словами, «националистический интернационал» рассматривает мир как сеть обнесенных стеной, но дружеских крепостей.

Многие люди могут полагать, что это весьма разумная позиция. Почему бы ей не стать реальной альтернативой либеральному порядку? Здесь следует отметить два аспекта. Во-первых, это все еще сравнительно либеральный вариант. Он исходит из того, что ни одна из человеческих групп не превозносится над всеми другими, и ни одна нация не доминирует, а международное сотрудничество является лучшей альтернативой конфликту. На самом деле либерализм и национализм изначально были тесно связаны между собой. Такие либеральные националисты XIX века, как Джузеппе Гарибальди и Джузеппе Мадзини в Италии и Адам Мицкевич в Польше воображали себе фактически о подобном международном либеральном порядке мирно сосуществующих наций.

Второе, что следует обозначить касательно этой перспективы дружеской крепости, так это то, что ее пытались воплотить – но с треском все провалилось. Все попытки разделить мир на четко отделенные нации превращались в войны и геноцид. Когда последователи Гарибальди, Мадзини и Мицкевича смогли устранить мультиэтническую Габсбургскую империю, то продемонстрировали невозможность найти четкую грань, которая отделяет итальянцев от словенцев или поляков от украинцев.

Это фактически было предпосылкой для начала Второй мировой войны. Ключевая проблема с сетью крепостей в том, что каждая национальная крепость хочет немного больше земли, безопасности, процветания для себя за счет соседей, и без помощи универсальных ценностей и глобальных организаций. Конкурентные крепости не могут соглашаться с общими правилами. Огражденные стеной крепости изредка являются дружескими.

Но если вам пристало жить внутри особо прочных крепостей вроде Америки или России, почему вы должны беспокоиться о чем-то? Некоторые националисты действительно занимают более экстремальную изоляционистскую позицию. Они не верят ни в глобальную империю, ни в глобальную сеть крепостей. Вместо этого они отрицают необходимость каких-либо глобальных порядков вообще. «Наша крепость просто должна поднять свои мосты, – говорят они, – а остальной мир может катиться  к черту. Нам следует отказать во въезде иностранцам, в поступлении иностранных идей и товаров. И пока наши стены крепкие, а охранники преданные, кого беспокоит, что произойдет с иностранцами?».

Однако такой крайний изоляционизм полностью оторван от экономических реалий. Без глобальной сети торговли все существующие национальные экономики рухнут – включая экономику Северной Кореи. Многие страны станут не способны даже прокормить себя без импорта, а цены на многие товары взлетят вверх, как ракета. Скажем, изготовленная ​​в Китае рубашка, которая сейчас на мне, стоила около $5. Если бы она была изготовлена ​​израильскими работниками из выращенного в Израиле хлопка при использовании созданных израильтянами машин, работающих на несуществующем израильском масле, она бы вполне могла стоить в десять раз дороже. Националистические лидеры от Дональда Трампа до Владимира Путина могут изрядно злоупотреблять глобальной сетью торговли, и ни один из них всерьез не задумывается о том, чтобы полностью вывести оттуда свою страну. И мы не можем обладать глобальной сетью торговли без какого-то глобального порядка, устанавливающего правила игры.

Даже важнее то, что нравится это людям или нет, но сегодня человечество сталкивается с тремя общими проблемами, высмеивающими все национальные границы, которые могут быть решены только посредством глобального сотрудничества. Это ядерная война, изменение климата и технологический прорыв. [...] Наверняка этого недостаточно, если только ЕС запретит производить роботов-убийц или только Америка запретит заниматься генетическим инжинирингом человеческих детей. [...]

Погоня за искусственным интеллектом или биотехнологическая гонка вооружений почти гарантирует худший результат. Кто бы ни вышел победителем из этой гонки, в проигрыше, наиболее вероятно, будет само человечество. Возьмем, например, эксперименты генной инженерии на детях. Каждая страна заявит: «Мы не хотим делать такие эксперименты – мы хорошие. И как можем знать, что наши противники не делают их? Мы не можем позволить себе оставаться позади. Поэтому мы должны сделать это первыми». [...]

Единственное, что может предотвратить такие самоубийственные гонки вооружений, – это большее доверие между странами. И это не станет невозможной миссией. Если сегодня немцы обещают французам: «Поверьте нам, мы не разрабатываем роботов-убийц в секретных лабораториях под Баварскими Альпами», французы, скорее всего, поверят немцам, несмотря на безумную историю этих двух стран. Мы должны построить такое доверие по всему миру. Мы должны достичь той точки, когда американцы и китайцы смогут доверять друг другу, как французы и немцы.

Аналогично мы должны создать глобальную сеть безопасности, чтобы защитить людей от экономических шоков, которые искусственный интеллект с большой вероятностью приведет к этому. Автоматизация подарит новое процветание технологическим хабам вроде Кремниевой долины, в то время как худший эффект будет иметь место в развивающихся странах, экономики которых зависят от дешевого ручного труда. [...]

И все же такая наша судьба не является неизбежной. Мы до сих пор можем продвигать действительно глобальную повестку дня, достигая дальше простых торговых договоров, и настаивая на лояльности, которой всем людям необходимо обладать. Идентичности формируются из-за кризиса. [...]

Вопреки общей мудрости, в национализме нет ничего естественного. Он не заложен в биологии или психологии человека. Так, люди являются социальными животными, с групповой лояльностью, встроенной в наши гены. И в течение миллионов лет Homo Sapiens и их человекообразные предшественники жили в маленьких интимных сообществах, насчитывавших не более нескольких десятков человек. Поэтому люди легко развивают лояльность к таким малым группам в семье, племени и деревне, где каждый знает друг друга. И для людей вряд ли станет естественным проявлять лояльность к миллионам других незнакомцев.

Такие массовые лояльности появились только за прошедшие несколько тысяч лет – вчера утром, по расписанию эволюции – и объединились, чтобы решать масштабные проблемы, а маленькие племена не смогли бы справиться с ними самостоятельно. [...] По своей природе люди проявляют лояльность к 100 родственников и друзей, с которыми они знакомы. Было очень трудно заставить людей проявлять лояльность к 100 млн незнакомцев, которых они никогда не встречали. Но национализм смог сделать именно это. Сейчас нам всем надо заставить людей чувствовать лояльность к 8 млрд незнакомцев, которых они никогда не встречали. И это задача реально легче.

Действительно, чтобы создать коллективную идентичность, у людей почти всегда должнен быть какого-то угрожающий враг. И сейчас насчитывается таких три: ядерная война, изменение климата и технологический прорыв. Если ты можешь заставить американцев сплотиться и вести за собой, выкрикивая «мексиканцы заберут ваши работы!», то, наверное, ты можешь объединить американцев и мексиканцев, провозглашая лозунг типа «роботы заберут ваши работы!».

Это не значит, что люди полностью потеряют свои уникальные культурные, религиозные и национальные идентичности. Я могу быть одновременно лояльным к нескольким идентичностям – моей семье, моей деревне, моей профессии, моей стране, а также к моей планете и человеческому виду в целом.

Это правда, что иногда различные лояльности могут пересекаться и сталкиваться, и тогда не так легко решить, что и как надо делать. И кто сказал, что жизнь легка? Жизнь трудна. Справляйтесь с этим. Иногда мы ставим на первое место работу перед семьей, иногда – семью перед работой. Также мы иногда ставим на первую позицию национальные интересы, но бывают случаи, когда нам необходимо отдать предпочтение глобальным интересам человечества.

Что это значит на практике? Что ж, если грядут следующие выборы, и политики будут обращаться к вам с просьбой за них проголосовать, задайте этим политикам четыре вопроса:

- Если вас выберут, какие меры вы будете принимать для уменьшения рисков ядерной войны?

- Какие меры вы будете принимать для уменьшения рисков изменения климата?

- Какие меры вы будете принимать, чтобы урегулировать такие прорывные технологии, как искусственный интеллект и биоинженерия?

- И наконец, каким вы видите мир в 2040 году? Что для вас является наихудшим сценарием, и каково ваше видение лучшего?

Если некоторые политики не понимают этих вопросов, или же они постоянно говорят о прошлом, не имея представления сформулировать осмысленное видение будущего, не отдавайте свой голос за них.

Юваль Ной Харари (Yuval Noah Harari), The Economist