Война в эпоху разумных машин
…Технологические инновации эпохи модерна тесно связаны с отделением «логического принципа» действия некоторого устройства от конкретного физического механизма, воплощающего этот принцип. Так становится возможным массовое транспонирование технологий — их перенесение из одной технизированной практики в другую с минимальными «издержками». К примеру, инженеры XIX века бились над задачей эффективного торможения тяжелого и плохо управляемого железнодорожного состава. Изобретатель, одним из первых придумавший способ запустить синхронизированное экстренное торможение вагонов, потерпел финансовый крах, переехал в другой город и принял предложение стать управляющим фабрики по производству кроватей. Фабрика располагалась в помещении заброшенной и основательно захламленной лесопилки. Чтобы расчистить рабочее пространство, инженеру нужно было придумать быстрый способ перенести тяжелое оборудование на второй этаж. Сколоченная на скорую руку подъемная платформа рухнула из-за оборвавшегося троса. Так Элиша Грейвс Отис придумал «транспонировать» изобретенные им железнодорожные тормоза для обеспечения безопасного подъема тяжестей — «рельсы» нужно поставить вертикально, и «состав» (лифт) не рухнет в шахту, если оснастить его соответствующим механизмом. Последствия этого изобретения для эволюции архитектуры и облика современных городов сложно переоценить.
…Браузерная игра “Dice wars” (www.kdice.com) отличается отсутствием захватывающего сюжета и привлекательной графики. При всей бросающейся в глаза примитивности игры сайт «Gamasutra» назвал ее в числе двадцати самых «аддиктивных» игр всех времен. В сущности, это крайне упрощенный симулятор военных действий, учитывающий факторы топографии (карта военных действий включает в себя от 23 до 35 дискретных «земель», по-разному сцепленных друг с другом), случайности (атака осуществляется бросанием определенного количества кубиков) и дипломатии (игроки имеют возможность переговариваться и заключать стратегические альянсы в чате). По сей день “Dice wars” остается довольно точной имитацией штабных игр, появившихся в прусской армии в 1806 году и давших начало постнаполеоновским теориям войны.
Этих иллюстраций нет в книге Деланды. Его не интересуют ни отклоняющиеся случаи локальных военных историй, ни довоенная технологическая подоплека военных изобретений, а онлайновые имитации офлайновых симуляторов войны и вовсе появились уже после выхода первого издания книги. Тем не менее любой, прочитавший исследование Деланды, сумеет продолжить список сюжетов, которых в книге нет, но которые получают объяснение и новую композицию благодаря предложенной автором «монтажной технике»; увидеть связь между лифтом Отиса и машиной Тьюринга, теорией Клаузевица и компьютерными играми, между протестантскими догматами, дилеммой заключенного, дисциплиной тела, социальной структурой и формой конусовидной пули.
Кажется, что в работе Деланды на самом деле заключены две абсолютно разные книги. Первая — собрание интересных иллюстраций и сюжетов в духе бестселлера Джареда Даймонда «Ружья, микробы и сталь».
Почему до начала XIX века военное командование почти не уделяло внимания вопросам точности и меткости?
Техника стрельбы по изолированной мишени совершенствовалась вместе с технологией нарезного оружия, но долгое время оставалась прерогативой охотников и дуэлянтов. Военные же действия предполагали создание «стены свинца», победа в битве зависела от плотности огня, а вовсе не от точности (с. 46). Почему в штабных играх американских военных ведомств наложен негласный запрет на затопление авианосцев? Потому что «тактико-технические характеристики определенного орудия критически важны для модели боя», а «ВМФ обычно не совсем честен, когда речь заходит об уязвимости флота авианосцев» (с. 148).
Почему Наполеон отказался от использования пароходов, упустив, возможно, единственный свой шанс захватить Британские острова? Из-за чего были засекречены результаты штабных игр с участием изобретателя первого самолета-разведчика? Как внедрение радио повлияло на координацию войск в Первую мировую войну? Кто был главным «лоббистом» миниатюризации транзисторов и микросхем? Как современные беспилотные аппараты изменили механику принятия тактических решений? Что общего у штабных игр и биологических исследований, пытающихся ответить на вопрос о возникновении кооперативного поведения в процессе эволюции? И что значило для гражданской политической машинерии принятие военной доктрины «экспертизы без экспертов»?
Эта часть книги, вероятно, привлечет к ней сциентистов, технократов и наивных технологических детерминистов, свято верящих в мощь технологий и косность «социальной структуры». Увы, они будут разочарованы. Потому что вторая (а в действительности главная) часть книги — это введение в современную континентальную философию. Деланда практически полностью заимствует свой терминологический аппарат у Ж. Делеза и Ф. Гваттари, активно цитирует Ж. Бодрийяра и М. Фуко, работает с различениями и концептуализациями М. Серра. Его логика рассуждений исключительно близка логике «позднего» Б. Латура (что позволило Грэму Харману объединить их под рубрикой «теории ассамбляжа»), а недавняя книга Деланды и вовсе называется «Новая философия общества: теория сборки и социальная сложность». Фанатам научного прогресса и позитивистской истории технологий я бы искренне не рекомендовал тратить 900 руб. на книгу Деланды — им лучше перечитать «Интеллектуальные уловки» Сокала и Брикмона, чтобы избежать травмы столкновения с современной философией техники.
Социология игрушек: в поисках экзистенциального объектаСоциология игрушек: в поисках экзистенциального объектаКак внимание к игровым объектам изменило представление социологов об отношении социального и материальногоПредмет своего исследования Деланда обозначает делезовским термином «машинный филум»: «Если раньше считалось, что только биологические явления важны для изучения эволюции, то сегодня выясняется, что и инертная материя способна порождать структуры, которые могут подвергаться естественному отбору. Словно бы мы открыли некую форму “неорганической жизни”. Для ее осмысления я позаимствовал у философа Жиля Делеза понятие “машинного филума” (phylum) — этот термин он придумал для обозначения всей совокупности самоорганизующихся процессов во Вселенной. К ним относятся все процессы, в которых группа ранее не связанных элементов внезапно достигает критической точки, в которой они начинают “кооперировать”, образуя единую сущность более высокого уровня» (с. 14).
Возьмем относительно простую, на первый взгляд, эволюционную линию машинного филума — развитие огнестрельного оружия. Солдат спускает курок, пуля летит, противник получает ранение. До определенного момента («точки бифуркации») это не одна, а три разные операции, подчиненные трем разным логикам. Деланда называет их стадией толчка (включающей в себя все события, предшествующие выбросу снаряда), баллистической стадией (все события, происходящие с момента отделения снаряда от дула и до его соприкосновения с мишенью) и стадией поражения (событие воздействия снаряда на мишень). До изобретения конусовидной пули они представляют собой три относительно автономных кластера событий. «Каждая из этих стадий, — замечает мимоходом автор, — демонстрирует определенное аналитическое отличие, которое, в свою очередь, позволит нам изучить историю различных компьютерных технологий» (с. 41). (Впрочем, как раз это обещание в книге остается неисполненным, но оставим его на совести автора.) Чтобы появилась такая вещь, как «логика современной войны», должна произойти определенная сборка элементов — человеческих и нечеловеческих, материальных и нематериальных. Собственно, «сборка» — второй ключевой термин, заимствуемый Деландой у Делеза и Гваттари: «Будем называть сборкой любую совокупность сингулярностей и черт, изымаемых из потока — отобранных, организованных, стратифицированных — таким образом, чтобы искусственно и естественно сходиться…»
То, что Деланда называет машиной, — не столько технология, сколько способ соединения гетерогенных элементов в функциональное целое: «…когда часы из-за появления парового двигателя перестали выступать господствующей формой технологии, люди стали собирать другие “машины”, следуя новой модели. Поэтому, если армии Фридриха Великого можно считать хорошо смазанным часовым механизмом, армии Наполеона собирались скорее как двигатель» (с. 202).
Часы — мотор — компьютерная сеть. Вот три Большие Метонимии военных технологий
Стадия толчка, баллистическая стадия и стадия поражения образуют нижний уровень событийной организации войны — уровень вооружения. Над ним надстраивается тактика, над тактикой — стратегия, над стратегией — логистика. Это именно кибернетические уровни, относительно независимые, но связанные друг с другом. Их анализу посвящена первая (самая большая) глава книги. Две другие главы — о том, что происходит с этими уровнями после появления на сцене театра военных действий искусственного интеллекта.
Чтобы проиллюстрировать идею эволюции машинного филума, Деланда предлагает мысленный эксперимент: «Если мы на время отстранимся от того факта, что роботизированный интеллект, вероятно, не пойдет по пути антропоморфного развития, подготовленного для него научной фантастикой, мы сможем без особого труда представить будущее поколение роботов-убийц, посвятивших себя осмыслению своего исторического происхождения. Мы даже можем вообразить специализированных “роботов-историков”, занятых отслеживанием различных линий технологического развития, давших рождение их виду. И мы можем представить, что такой робот-историк напишет совсем не ту историю, что историк-человек… Конечно, историка-робота едва ли будет волновать тот факт, что именно человек собрал первый мотор, ведь роль людей будет рассматриваться всего лишь как роль трудолюбивых насекомых, опыляющих независимый вид машин-цветов, которые на каком-то этапе эволюции еще лишены собственных репродуктивных органов. Точно так же, когда эти роботы-историки обратятся к эволюции армий, чтобы проследить историю собственного вооружения, люди будут трактоваться ими в качестве всего лишь деталей большой военно-промышленной машины» (с. 8–9). Отсюда уже один шаг до новой теории общественного договора, того самого «парламента вещей», о котором нам не устает напоминать другой апологет «пересборки социального» — Брюно Латур.
Конечно, сегодня книга Мануэля Деланды, впервые увидевшая свет в 1991 году, выглядит несколько архаично. Деланда пишет в настоящем времени о советской военной машине (с. 275), и машинный филум у него каким-то патологически гегелевским образом обнаруживает себя в противостоянии двух сверхдержав. Автор практически полностью игнорирует асимметричные противостояния, и поэтому «война с террором» (равно как и сам террор) крайне плохо описывается его языком. В какие-то моменты появляется ощущение, что «морально устаревший» Карл Шмитт с его теорией партизана куда лучше подходит для анализа эволюции машинного филума в 1990–2010-е годы, чем технологически и философски подкованный Мануэль Деланда.
Наконец, описание автономных технологий истребления (глава 2) и компьютеризированных средств разведки (глава 3) нуждается в серьезной ревизии — монополярный мир и технический прогресс внесли свои коррективы в описанную Деландой эволюцию. Предсказания же самого автора больше напоминают сценарий к сериалу Person of Interest или рассказ В. Пелевина «Таблицы наведения Савелия Скотенкова».
Другой заметный недостаток — спекуляции на тему глобальных тенденций эволюции военных машин. Этот имплицитный глобализм не позволяет автору увидеть не только конкретные эпизоды локальных столкновений, но и куда более важный для социологов уровень непосредственного взаимодействия человека и оружия, оружия и оружия: gun-to-gun interaction. Работа Латура «Об интеробъективности» или исследования этнометодологов оказываются здесь более продуктивными аналитическими инструментами.
И тем не менее книга Деланды — исключительно важный ресурс для всех, кто занимается социологией материальности вообще и социологией техники в частности. Дело в том, что эта область исследований (видимо, в силу эволюции нашего гетерогенного «исследовательского филума») оказалась заключена в треугольнике STS: Science — Technology — Society. В результате три исходных ингредиента — наука, технология и общество — оказались намертво спаяны в синкретическом единстве «технонауки» и «технообщества», соединены в неразрывную «социотехническую сеть». Очарованные образом нового гибридного мира, прикладные исследователи забыли о том, что вершины этого треугольника контингентны и «всегда могли бы быть иными». Что если не наука, а война является механизмом, запускающим технологические сборки социального? Начавшись с исследования лабораторий, STS двинулась дальше — в клиники и госпитали. Деланда предлагает нам иную модель пересборки концептуальной машинерии социологии техники — ее превращение в WTS: War, Technology and Society.
Виктор Вахштайн