Теодор Шанин

Шанин родился 29 октября 1930 года в Вильно (Вильнюсе). Едва получив аттестат зрелости, он одним из первых отправился строить государство Израиль - служил в израильском спецназе "Пальмах", получал награды из рук Ицхака Рабина, работал в службе социальной помощи вдовам, потерявшим мужей на войне.

Свою научную деятельность Шанин начал в университетах Бирмингема и Манчестера, его исследования были связаны с крестьяноведением, исторической социологией, социологией знания и неформальной экономикой. Работая над докторской диссертацией, Шанин начал преподавать в Шеффилдском университете, в 1970 году получил гражданство Великобритании. За вклад в образование был награжден орденом Британской империи.

*****

Одно из сильнейших впечатлений последнего года — прослушивание на «Радио Arzamas» воспоминаний Теодора Шанина, записанных Александром Архангельским. Теперь они уже опубликованы в виде книги – и это замечательно, но послушать – а теперь уже и посмотреть на YouTube — рассказы Шанина это совершенно особое наслаждение.

Слушаешь, затаив дыхание. Казалось бы, ясно, что ХХ век порождал самые необыкновенные судьбы, и все равно полное ощущение, что тебе читают роман. Достаточно взглянуть на первую фразу – «Когда меня спрашивали: «Ты откуда родом?» — у меня всегда была проблема, как ответить. И в конце концов сложился такой речитатив: мой отец родился в России, моя мама родилась в Германии, я родился в Польше, при этом мы все родились в одном и том же городе, который теперь является столицей Литвы».

Уже здесь как в капле воды видно отражение разнообразных крутых поворотов российской и мировой истории в судьбе одного человека или одной семьи. А дальше – больше. Детство в предвоенной Литве, советская оккупация, арест отца, ссылка Теодора с матерью в Сибирь, потом голодные годы в послевоенном Самарканде, какие-то совершенно невероятные приключения в духе не то «Парижских тайн», не то советских детективов.

Возвращение отца, переезд в Польшу, учеба, сионизм, эмиграция в Израиль, война, наука, общественная деятельность. Переезд в Англию, опять наука, наука, наука. Социология, история, изучение крестьянства. Фантастические полевые экспедиции по всему миру. И, наконец, еще один поворот, совсем уж неожиданный – возвращение в 1989 году в Россию и создание «Шанинки» — «Московской высшей школы социальных и экономических наук».

Наверное, уже этого короткого перечисления достаточно, чтобы увидеть, какой необыкновенной была жизнь Шанина, сколько всего невероятного с ним происходило. По его биографии, наверное, будут когда-нибудь изучать историю страшного ХХ столетия, но это, в конце концов, можно сказать о многих людях. Впрочем, в жизни Теодора Шанина есть и другие уроки, куда реже встречающиеся и, может быть , более ценные, чем просто «судьба человека на фоне истории».

Александр Архангельский озаглавил воспоминания Шанина «Несогласный Теодор». Слушаешь спокойный, чуть насмешливый голос Шанина, и понимаешь – перед тобой сильный, умный, цельный, а главное – свободный, свободный, свободный человек. Тот, кто не смирился в сталинской России, кто выжил, несмотря на все ужасы, уготованные ему судьбой, кто и дальше не мирился – жил там, где считал нужным жить, занимался наукой так, как хотел ей заниматься, преподавал так, как считал правильным.

Масштаб личности Теодора Шанина понятен, когда он рассказывает о том, как добывали хлеб в голодном Самарканде, или о том, каково было учиться в послевоенной Польше, о социальной работе в Израиле или о научной работе в Англии или России. Его рассказ буквально завораживает.

Какое счастье, что эти записи теперь останутся с нами и можно будет через много лет снова слушать невероятные рассказы Несогласного Теодора. Как печально, что ушел такой огромный человек. Я не специалист по социологии и истории крестьянства и не могу оценить вклад Теодора Шанина в развитие науки. Но одно могу сказать точно – таких крупных, независимых, согласных только со своей совестью людей встречаешь нечасто. То, что два года назад жалкий Рособрнадзор отказал «Шанинке» в государственной аккредитации, говорит о многом – такие люди, как Теодор Шанин, и создаваемые такими людьми учебные заведения в сегодняшней России, увы, не ко двору.

Будем надеяться, что так будет не всегда. Вечная память Несогласному Теодору.

Тамара Эйдельман, Telegram

Не хотел бы я писать этот пост, но что делать. Теодор Шанин чуть-чуть не дожил до своего 90-летия, которое было для него каким-то важным стимулом, символической целью. Когда мы — года три уже назад — задумывали с ним книгу и совместный с Татьяной Сорокиной фильм (он в открытом бесплатном доступе на канале Arzamas  в Youtube, и обсуждали, о чем они будут (о ком — понятно, а вот о чем...), то я предложил сквозной темой сделать счастье.

Он сначала изумился — как же можно назвать счастливой жизнь, где столько потерь, гибель сестры и деда, две войны, разрывы, страдание. Но потом согласился — да, нужно будет пересмотреть представление о счастье. «Я — действительно счастливый человек». Счастливый потому, что всегда жил, как считал нужным. И до последней минуты оставался внутри исторического потока, а не на его обочине, на духовной пенсии.

Книгу «Несогласный Теодор», вышедшую в декабре, он внимательно читал на всех стадиях подготовки, вплоть до подписей под фотографиями.
Среди прочего, он выбросил из нее несколько слишком личных кусков, сказав: «Это при жизни не надо. Потом». А теперь можно напечатать один из них. Потому что посмертно. Увы. Лучше бы по-прежнему было нельзя.

«Я с детства помнил отца героем, но потом его героическая позиция исчезла. Когда мама ему сказала: надо перебираться в Израиль — он в ответ начал выкручиваться, рассказывать сказки про здоровье, обстоятельства, про то, что нужно дождаться каких-то решений. Мама уехала в Израиль одна; мы с ней остались близки, отец осел в Париже, где ему было не очень хорошо, скажем так. Из удачливого, предприимчивого человека он превратился в обузу.

Когда он умер, я кораблем добирался до Европы (деньги собирали среди друзей, с шапкой по кругу), был на похоронах, и возле его гроба произошло нечто, что сильно повлияло на меня. Было много народа, человек 400, знамена движений, пафос… И у его гроба произносили речи два вождя двух сионистических партий Парижа. Они спорили с моим отцом. Они говорили прямо в гроб, что не надо быть таким упрямым, не надо быть таким принципиальным, таким не готовым идти на компромисс. Чем дальше они говорили, тем сильнее мне хотелось им ответить, что было невозможно; горло перехватывало, плакать хотелось. А плакать нельзя. Мальчики не показывают слез, так меня учили.

Но последним выступил раввин, который сказал: «Наши законы требуют, что если человек умер насильственной смертью, и неизвестно, кто его убил, но его тело нашли на территории общины, десять старейшин должны умыть свои руки и сказать: не наши руки пролили эту кровь. Почему требует Талмуд этого от нас? Потому что когда человек умирает, неизвестно, кто несет ответственность за эту смерть. Тот, кто его убивал физически, или тот, кто не помог ему, когда надо было. И поэтому я говорю перед гробом этого человека: пусть десять старейшин умоют свои руки.

Я после этого подошел к нему, пожал его руку, поблагодарил за то, что он за меня, за всю мою семью сказал. С годами я понял, что имею право плакать, и что не надо сдерживать слезы».

Не будем их сдерживать. Прощайте, Теодор.

Александр Архангельский, THE NEW TIMES