Страсти по билингвизму
Да, дети разные, и нет универсальных рецептов, которые подходят всем. Скорее всего, большинство детей, родившихся у говорящих по-русски родителей в Израиле, не будут для собственного удовольствия читать «Евгения Онегина» с комментариями Лотмана. Но мы можем помочь им сохранить язык, кому-то это удастся больше, кому-то меньше.
Честно говоря, мне казалось, что писать сегодня о пользе билингвизма как-то неприлично. Это все равно, что с умным видом рассуждать о пользе занятий спортом. Все знают, что это нужно, но не всем хочется. Спорить с тем, что это полезно вряд ли кто-то станет, но есть те, кто все равно будет лежать на диване и жевать котлеты и булки. Не подводя под это теоретическую базу.
Оказалось, что в отношении билингвизма я ошиблась. В последнее время все чаще и чаще не только в социальных сетях, но и во вполне уважаемых изданиях я натыкаюсь на публикации, авторы которых искренне и довольно убедительно рассуждают о вреде русско-ивритского двуязычия, опираясь в основном на свой богатый жизненный опыт. Поскольку с чем-чем, а с жизненным опытом у меня все в порядке, да и профессиональный опыт, как теоретический, так и практический накопился немалый, я решила не отставать от других и тоже поделиться накопленным с народом. Может кому и пригодится.
Непосредственным источником вдохновения для меня стали статьи педагога-психолога Елены Глозман, и размышления «Русский и иврит в школе и дома» Норы Амзельт.
Многие родители детей, рожденных уже в Израиле, настаивают на том, чтобы ребенок обязательно должен хорошо владеть русским. И вот здесь мой главный вопрос – для чего?» (Елена Глозман)
Действительно, даже не знаю, что ответить. Может быть, для того, чтобы говорить с дедушками и бабушками, которые, скорее всего, иврит не выучат? А, с другой стороны, ну что они могут умного сказать ребенку? Или чтобы посмотреть любимые фильмы мамы и папы и понять, чем жили и родители? Да нет, зачем тащить старый хлам в новую жизнь. Чтобы знать еще один язык, на котором, кстати, говорят 250 миллионов жителей планеты? Или, может быть, иметь еще один ключ к другой культуре? Согласна, сущие глупости. Сама автор, которая приехала в страну в возрасте 13 лет, сначала язык почти забыла, причем это было, по ее глубокому убеждению, правильное и мудрое решение, потому что «можно на определенный период развить тот или иной язык». Потом что-то произошло, по всей видимости, иврит автора достиг невероятной высоты, и она сочла возможным переключиться опять на русский. «…я решила, что хочу писать на русском. И я начала читать, потому что это единственное, что делает язык богатым. В итоге я написала книгу на русском языке».
«Мы учились по книгам, где написано, что знание языков улучшает мышление, мозг… Но это не работает, ничего не улучшается», — утверждает Елена Глозман. То есть тома научных публикаций, сравнительные исследования мозга, десятки и сотни докладов на конференциях, 100 лет качественных и количественные исследований, — в топку. Доказали, что у билингвов лучше развито креативное мышление и лучше навыки рационального мышления, они лучше разбираются в человеческих эмоциях, легче адаптируются к другим культурам и у них выше социальная мобильность? – А мы тут у себя не согласны. Тысячи людей, принимавших участие в экспериментах и анкетировании в США, Канаде и Европе, ученые, которые этот материал обрабатывали — все зря тратили время и деньги налогоплательщиков. «Мертва теория», а древо жизни, по классику, зеленеет… и опровергает. Особенно пышно оно зеленеет в нашем жарком климате.
«Да, действительно, — пишет автор дальше,- любое изучение нового формирует новые нейронные связи и отодвигает болезнь Альцгеймера, но это может быть и язык, и керамика». То есть, по мнению автора, обучение керамике в той же мере открывает детям новые горизонты, знакомит с культурами, дает простор воображению, способствует связи поколений. А главное, массы детей и подростков мечтают заниматься керамикой, и только изучение русского языка их отвлекает от этого занятия.
«На практике я вижу, что овладение языком – это талант, такой же, как и многие другие. Бывают вундеркинды в рисовании, в математике – бывают в языках. Есть дети, их на пальцах сосчитать можно, которые владеют несколькими языками на уровне родного. У большинства людей этот талант отсутствует. Получается – одно за счет другого».
Я не знаю, почему автор считает, что нужно либо знать язык на уровне родного, либо вообще его не знать. История человечества – это история многоязычия, начиная с латино-греческого двуязычия, а скорее всего и раньше, включая многоязычие покоренных народов в составе империй, многоязычие аристократии и интеллигенции, например, русской. Откройте томик «Войны и мира». Многоязычными были и наши с госпожой Глозман предки. Они знали иврит, идиш и язык страны, в которой жили, — польский, украинский или русский. А те из них, кто умудрился получить образование, знали еще немецкий и французский. Нас и сегодня окружает огромное количество билингвов и полилингвов. Практически двуязычна (иврит-английский) вся израильская академическая наука, медицина и область высоких технологий.
«…что делают многие родители? Они пытаются дать маленьким детям как можно больше языков. Заставляют читать на русском, и на английском, французском с трех-четырех лет». Действительно, надругательство над детьми. Вот заморозили бы языки, как советует госпожа Глозман. А потом, глядишь, начали бы читать, чтобы научиться писать. Так и до собственной книги недалеко.
«А ребенок должен научиться выражать свои мысли – устно, письменно. До 6 лет это происходит на языке родителей, дальше вступает доминантный язык страны. Ему нужно научиться писать, читать, понимать прочитанное, а для этого знать грамматику и иметь большой словарный запас. Вот чтение как раз и развивает мозг, нейронные связи, способность выражать свои мысли и понимать других». Видимо, мозг развивается только от чтения на доминантном языке. А от чтения на русском – скукоживается. При этом ученые, о которых, правда, госпожа Глозман невысокого мнения, доказали, что существует CUP (common underlying proficiency) – общие навыки, которые переносятся с одного языка на другой. Термин придумал канадский профессор Камминс. Он же доказал, что ученик, который, например, научился выделять общее и второстепенное в тексте на одном языке, будет с успехом это делать на другом, причем лучше отрабатывать эти навыки на том языке, который ребенок знает лучше.
«Язык – это не просто слова,- заканчивает свою статью госпожа Глозман.- Это, с одной стороны, самоидентификация – кто я, откуда, связь с великой культурой. А с другой – ощущение себя как части общества, возможность преуспеть в этом обществе. И это очень тонкая грань, сложная, как и многое в воспитании детей».
Честно говоря, я не поняла, грань между чем и чем, но вопрос сложный, тут спорить не о чем. И, прежде чем объявляешь «популярными мифами, не имеющими отношения к действительности» работы ведущих специалистов с мировым именем, имеет смысл подготовить убедительные аргументы. Ну хотя бы один.
Надо сказать, что я бы оставила интервью с госпожой Глозман без внимания, — оно появилась больше года назад, — но на прошлой неделе в «Релевант» появилась еще одна статья, в который автор на основании горького личного опыта убеждает читателей в нецелесообразности двуязычия. Статья написана убедительно и остроумно, а автор не претендует на выводы космического масштаба. Ситуация довольно распространенная. Ребенок родился в Израиле, его воспитывали бабушки, которые говорили с ним по-русски и читали ему «Чуковского-Маяковского», потом ребенок пошёл в двуязычный детский сад, а после сада опять были бабушки с уже упомянутым комплектом. Когда ребенок пошел в школу, то выяснилось, что иврит у него хуже, чем у сверстников. Говорить на иврите он не хочет, без конца болтает по-русски с соседом по парте. В школу он не хочет идти, потому что там учительница запрещает ему говорить с друзьями по-русски. Учительница исключительно толерантная, но она хочет, чтобы все друг друга понимали, а по-русски в классе говорят не все. Мама поддерживает учителя, потому что говорить с друзьями на языке, который другие не понимают, невежливо. Кстати, проблем с учебой у ребенка нет. Мама приходит к выводу о необходимости ампутации, то есть абсолютного прекращения общения по-русски в школе.
Надо сказать, что таких историй я знаю десятки, если не сотни. Обычно они заканчиваются тем, что ребенок спокойно догоняет остальных, жизнь берет свое, и уже во втором-третьем классе о сложностях, возникших в первые дни, никто не вспоминает. Да, придется следить за тем, как выполняются домашние задания, чтобы потом не было отставания. Но я, честно говоря, не поняла, с чем связана паника и как практически можно «ампутировать» русский язык, а заодно с ним бабушек?
В 6-7 лет ребенок ощущает себя личностью, особенно в Израиле. Кстати, именно поэтому мальчик не хочет (и абсолютно прав) идти в школу, где у него отнимают право говорить на родном языке. Автор совершенно справедливо указывает на то, что в Минпросе борьба учительницы за хорошие манеры поддержки бы не получила. Связано это не с тем, что в министерские чиновники принципиально против хороших манер, просто они понимают, какую травму придется пережить ребенку, у которого отнимут возможность общаться, и какой вред это нанесет его дальнейшему развитию. А что касается вежливости… Мне кажется, некоторые нормы изменились. Конечно, в небольшой компании нужно говорить так, чтобы все слышали. Но в классе, где сорок человек, не все, что говорит один ребенок другому, предназначено остальным. В нашем университетском коллективе говорят на многих языках, совещания проходят на английском – у нас есть приглашенные из других стран преподаватели, а в перерывах друг с другом русские с русскими говорят по-русски, а выходцы из Латинской Америки – на испанском. Мы уже десятки лет в Израиле, но разговор на родном языке — для нас отдых. Почему у ребенка не должно быть такого же права? И мне не кажется, что люди обязательно должны обсуждать меня, если они говорят по-испански. Очень может быть, что у них другие темы для разговора, не менее важные и интересные. А мне нравится, что вокруг меня звучит иноязычная речь.
Да, дети разные, и нет универсальных рецептов, которые подходят всем. Скорее всего, большинство детей, родившихся у говорящих по-русски родителей в Израиле, не будут для собственного удовольствия читать «Евгения Онегина» с комментариями Лотмана. Но мы можем помочь им сохранить язык, кому-то это удастся больше, кому-то меньше.
Многие годы я преподаю русский язык в Тель-Авивском университете. И каждый год не по разу я слышу одну и ту же фразу: «Как жаль, что мои родители/бабушки/ дедушки не говорили со мной по-русски….»
Марина Низник