Вы здесь

Роботы не сделают нас безработными

В прошлом году японская компания SoftBank открыла в Токио магазин мобильных телефонов, где все рабочие места были отданы продавцам-консультантам — и каждого из них звали Пеппером. Собрать такой штат было не так сложно, как кажется: все сотрудники были роботами. 

Если точнее, это были роботы-гуманоиды, которых SoftBank описал как созданий «добродушных, обаятельных и готовых удивлять». Каждый Пеппер был оборудован тремя разнонаправленными колесами, системой предупреждения столкновений, многочисленными датчиками, парой рук, а также расположенным на груди робота планшетом, с помощью которого клиенты могли вводить данные. Пеппер был способен «выражать чувства» и использовать 3D-камеру и две HD-камеры, чтобы «распознавать передвижения и эмоции собеседников».

Кроме того, говорящий робот якобы мог различать радость, печаль, гнев и удивление, а также определять, в хорошем или плохом настроении находится стоящий перед ним человек. Инженеры, создавшие Пеппера, считали, что эти способности сделают из него идеального продавца-консультанта. Они оказались правы: больше 10 тысяч таких роботов сегодня трудится в магазинах SoftBank, пиццериях сети Pizza Hut, на бортах круизных лайнеров, в обычных домах и множестве других мест.

В другом, не столь обеспокоенном мире Пеппера, возможно, приняли бы за любопытную технологическую новинку. Но многие «эксперты» и прогнозисты убеждены, что этот робот — знак чего-то гораздо более серьезного, а именно — растущего вытеснения людей с рабочих мест. (Фотографии Пеппера с его кукольными глазами сопровождали многочисленные статьи с заголовками вроде «Робот придет за вашим рабочим местом».)

За последние несколько лет расхожим стало мнение, что невероятные достижения в робототехнике и искусственном интеллекте приведут нас к безработному будущему. Цитируя название популярной книги Эрика Бриньолфсона и Эндрю Макафи, исследователей из Массачусетского технологического института, мы живем в эпоху «второй эры машин», когда любая рутинная работа — в производстве, продажах, бухгалтерии, кулинарии — будет стремительно автоматизироваться. С течением времени такая же участь ждет и сложные аналитические профессии. К примеру, широко цитируемое исследование 2013 года, проведенное учеными Оксфордского университета, свидетельствует о том, что в течение следующих 20 лет почти половина профессий в США рискует быть полностью автоматизированной. Нам твердят, что развязка неизбежна: роботы приближаются, а люди отступают.

Тревогу насчет автоматизации легко объяснить исключительным прогрессом технологических компаний в робототехнике и искусственном интеллекте, который сегодня способен, кроме всего прочего, побеждать чемпионов в игре го, одурачивать мастеров техасского холдема (популярная разновидность покера — прим. Newочем) и безопасно управлять машиной. Так, идея о том, что мы находимся на пороге немыслимого прорыва автоматизации, действительно согласуется с распространенным в Кремниевой долине мнением, что мы живем в эпоху беспрецедентных и ускоряющихся инновационных процессов. Некоторые главы компаний, включая Сэма Альтмана из Y Combinator и создателя Tesla Илона Маска, настолько уверены в неизбежности безработного будущего (и, вероятно, настолько же опасаются факелов и вил), что изо всех сил пытаются придумать систему социальной защиты, которая пришлась бы кстати в мире с низким уровнем занятости. Отсюда в Кремниевой долине и внезапная воодушевленность основным базовым доходом — пособием, которое должно по умолчанию выплачиваться всем гражданам. Эти деньги позволят им на что-то жить после того, как они перестанут быть востребованы на рынке труда.

Эта драматичная история об автоматизации и постоянной безработице плотно закрепилась в умах людей нашего времени. Правда, есть в ней одна загвоздка: на самом деле, существует не так уж много подтверждений тому, что такое положение дел когда-нибудь наступит.

Представьте, что вы пилот старого самолета. Вы летите в плохую погоду, не видите горизонта, и к тому же злой и сбитый с толку пассажир орет, что самолет летит прямо вниз. Как бы вы действовали? Без сомнения, вы бы доверились своим приборам: высотомеру, компасу и авиагоризонту — они бы подсказали вам правильное направление, и вы продолжили бы полет.

А теперь вообразите себя экономистом. Охваченный ­паникой программист сообщает вам, что его разработки вскоре оставят людей по всему миру без работы. Как и в предыдущем примере, у вас наверняка найдется парочка статистических инструментов, которыми вы сможете воспользоваться и проверить, подтвердится ли этот прогноз. Если бы автоматизация на самом деле переустраивала экономику США, происходили бы две вещи: совокупная производительность труда резко возрастала бы, а работу стало бы найти еще труднее, чем раньше.

Рассмотрим производительность — меру, которая связывает проделанную человеком работу со временем, за которое она была завершена. Поскольку автоматизация позволяет компаниям производить больше при участии меньшего количества людей, ее волна должна вызвать скачок производительности. Однако за последнее десятилетие рост этого показателя по историческим меркам был крайне мал. В период расцвета экономики США (с 1947 по 1973 год) производительность труда в среднем росла примерно на 3% в год. Начиная с 2007 года, рост составил лишь 1,2% — это самый низкий показатель за все время после Второй мировой войны. За последние два года — как раз за тот период, когда человечество особенно обеспокоено насчет автоматизации, — производительность труда выросла всего на 0,6%. Вы бы никогда не столкнулись с подобными цифрами, если бы роботы действительно успешно и массово заменяли малоэффективных людей. Как отмечает Макафи, «низкий рост производительности ставит под вопрос все эти байки о невероятном технологическом прогрессе».

Возможно, замедленный рост производительности отчасти связан с переходом людей от работы в промышленности к занятости в сфере услуг (где продуктивность всегда была ниже, чем на заводах и фабриках). Но даже в промышленности, где автоматизация активно применяется уже десятилетиями, этот рост также оказался ничтожным. «Уверен, где-то есть фабрики, на которых автоматизация меняет дело к лучшему, — считает экономист из Центра экономических и политических исследований Дин Бейкер, — но это точно не повсеместная тенденция».

Рынок труда тоже не проявляет особых признаков начала робопокалипсиса. Уровень безработицы составляет меньше 5%, а во многих штатах страны наниматели жалуются на недостаток рабочей силы, а не на ее избыток. И хотя миллионы американцев потеряли работу во время мирового экономического кризиса, сейчас они возвращаются и начинают занимать рабочие места. Еще более поразителен тот факт, что, как только ситуация на рынке труда улучшилась, зарплата рядовых работников возросла. Разумеется, по историческим меркам этот рост оказался очень небольшим, но тем не менее зарплаты действительно растут быстрее, чем инфляция и производительность труда. Такого точно никогда бы не произошло, если бы люди и правда «устаревали».

Если бы автоматизация действительно сильно сказывалась на рынке труда, мы наверняка могли бы наблюдать процесс, который экономисты называют текучкой кадров: после потери рабочих мест люди переходили бы из компании в компанию и из одной сферы деятельности в другую. Но мы видим прямо противоположную ситуацию. Согласно недавней статье Роберта Аткинсона и Джона У из Фонда информационных технологий и инноваций, «в Америке сегодня процент людей, переходящих из одной компании в другую, находится на историческом минимуме». С 2000 года — а именно с расцвета интернета и появления искусственного интеллекта — текучка кадров составила всего 38% от показателя за период между 1950 и 2000 годами. Эти данные явно согласуются со статистикой, которая говорит, что с 2000 года средняя продолжительность трудового стажа в Америке не сокращается, а наоборот — растет. Другими словами, для большей части занятого населения США это было скорее время поразительной стабильности, а не страшных потрясений. На самом деле, средняя продолжительность непрерывного трудового стажа сегодня приблизительно равна показателю за 1950 годы — период, который мы считаем наиболее стабильным.

Все это не означает, что автоматизация и искусственный интеллект не вносят большого вклада в экономику. В действительности в этом вопросе гораздо больше нюансов, чем это преподносится в страшилках о конце света. Проводившееся в 17 странах тщательное исследование влияния роботов на промышленное производство, сельское хозяйство и сферу обслуживания обнаружило, что из-за машин рабочее время низкоквалифицированных работников сократилось. Однако это не повлияло на общее время работы людей, а зарплаты только увеличились. Иначе говоря, автоматизация может сказаться на наших профессиях, но пока сложно утверждать, что она приведет нас в мир безработицы. Интересно, что о своих прошлых высказываниях сейчас говорит Макафи: «Если бы мне представилась возможность озвучить это снова, то я сделал бы больший акцент на том, к каким структурным изменениям в экономике, а не в сфере труда, приводят технологии. Основная проблема — это не просто потеря работы. Это изменения в востребованности профессий».

Макафи приводит в пример сферы розничной торговли и логистики, в которых автоматизация может играть значительную роль. Но даже в этих секторах экономики количество потерянных рабочих мест не ужасает так, как об этом кричат некоторые газетные заголовки. Goldman Sachs недавно опубликовал доклад с прогнозом, что 300 тысячи водителей могут в конечном счете потерять работу из-за беспилотных автомобилей. Однако банк утверждает, что в ближайшие 25 лет этого не произойдет, а экономике этого времени будет достаточно, чтобы приспособиться к таким изменениям. Между тем недавнее исследование, проведенное Организацией экономического сотрудничества и развития, говорит, что 9% всех профессий в 21 стране мира находится под серьезной угрозой, исходящей от автоматизации. Это значительный показатель, но точно не катастрофический.

Конечно, существуют и куда более пугающие прогнозы (например, вышеупомянутое исследование Оксфордского университета). Но при более внимательном изучении оказывается, что, согласно этим предположениям, если профессия может быть автоматизирована, то в скором времени роботы поглотят ее целиком. Такие версии переоценивают скорость и полноту автоматизации в реальном мире: история доказывает, что этот процесс куда более сложный. Например, банкомат — это образцовый пример машины, спроектированной для того, чтобы трудиться вместо человека. Впервые банкомат был представлен в 1970 году, а к концу 1990 годов получил широкое распространение. Сегодня по всей Америке установлено более 400 тысяч подобных аппаратов. Однако экономист Джеймс Бессен приводит данные, что с 2000 по 2010 год число банковских кассиров только возросло. Такая ситуация сложилась, потому что благодаря банкоматам открывать банковские отделения стало дешевле, и при этом среднее количество кассиров на отделение уменьшилось. Так банки начали расширяться активнее. Правда, сегодня Министерство труда прогнозирует, что к следующему десятилетию количество кассиров сократится на 8%. Но восемь процентов — это не пятьдесят. К тому же прошло 45 лет, пока машина, которая должна была заменить людей, впервые встала на их место. (Бессен взглянул на этот вопрос шире и обнаружил, что из 271 профессии, перечисленной в переписи 1950 года, только одна — лифтер — полностью стала жертвой автоматизации к 2010 году.)

Разумеется, сегодня автоматизация проходит быстрее, чем раньше, поэтому статистической информации о таких простых механизмах, как банкомат, недостаточно, чтобы делать прогнозы на будущее. В книге Рэя Курцвейла «Сингулярность близко» (The Singularity Is Near) — которая, кстати, вышла 12 лет назад, — описан момент, когда технологическое общество попадает в период изгиба кривой экспоненциального роста, давая начало взрыву достижений, дополняющих друг друга. В индустрии технологий бытует расхожее мнение, что мы сейчас находимся на этапе, когда «скорость инновационного развития растет в геометрической прогрессии», как об этом говорит футуролог Питер Новак. И снова состояние экономики свидетельствует совсем о другом. В недавней статье Лоуренса Мишеля и Джоша Бивенса из Института экономической политики указывается, что «скорость автоматизации, в широком понимании этого термина, в последние 10 лет была медленнее». Более того, сейчас темпы развития микропроцессора начали замедляться и отставать от установленного законом Мура прогноза.

Непохоже, что корпоративная Америка верит в безработное будущее. Если бы выгода от автоматизации была такой же значительной, как предполагалось, компании вкладывали бы деньги в новые технологии. Но они этого не делают. За последнее десятилетие объем инвестиций в программное обеспечение и информационные технологии рос медленнее, чем раньше. Мишель и Бивенс также указывают на то, что с 2002 года количество капиталовложений начало расти с наименьшей скоростью за весь послевоенный период. Такое положение — противоположность тому, что происходило бы в стремительно автоматизирующемся мире. А что касается таких устройств, как Пеппер, то в прошлом году общие расходы США на робототехнику составили всего 11,4 миллиарда долларов. Это примерно шестая часть денег, которые американцы ежегодно тратят на своих домашних животных.

И все же: почему так много людей даже за пределами Кремниевой долины продолжают верить в победу роботов, если данные свидетельствуют об обратном? По крайней мере в Америке причиной этому послужило совпадение двух растространенных тенденций. С 2000 по 2006 годы шесть миллионов рабочих мест на производстве были ликвидированы, а зарплаты во всех секторах экономики остановились на месте. Как раз в это время промышленные роботы начали набирать популярность, интернет, казалось, менял все, а искусственный интеллект впервые доказал свою полезность. Так, вполне логично было объединить эти явления: роботы уничтожили хорошо­ оплачиваемые рабочие места на производстве и теперь надвигались на остальных, пока еще спасшихся.

Но помимо этого около 2000 года в мировой экономике произошло кое-что другое: Китай вступил во Всемирную торговую организацию и значительно активизировал производство. И именно это, а не автоматизация, погубило американскую промышленность. В недавней статье экономистов Дарона Аджемоглу и Паскуаля Рестрепо с актуальным названием «Роботы и работы» (Robots and Jobs) много внимания уделяется утверждению, что с 1990 года промышленная автоматизация вызвала исчезновение 670 тысяч рабочих мест. Но только с 1999 по 2011 год торговля с Китаем повлекла за собой исчезновение 2,4 миллиона рабочих мест — это почти в 4 раза больше упоминавшегося экономистами показателя. «Если вы хотите узнать, что произошло с производством после 2000 года, ответом будет не автоматизация, а Китай, — говорит Дин Бейкер. — Мы переживали серьезный торговый дефицит, в основном вызванный производством, а также наблюдали в этой отрасли резкий спад в количестве рабочих мест. Говорить, что эти две вещи не связаны — бред». (Другими словами, Дональд Трамп не совсем ошибается насчет того, что случилось с работой на предприятиях Америки.)

Тем не менее, в ближайшие десятилетия автоматизация все же уничтожит множество ныне существующих профессий. Как говорит Макафи, «рано пока говорить о таких вещах, как искусственный интеллект, машинное обучение, беспилотные легковые и грузовые автомобили. Их реальное влияние не будет ощущаться еще много лет». Пока не совсем понятно, будет ли воздействие этих разработок на рынок труда заметно значительнее, чем то, что наблюдалось при модернизации технологий в прошлом. Привлечение техники к труду — это, в конце концов, не новая практика, а доминирующая тенденция последних 200 лет экономической истории: возьмем в качестве примера хлопкоочистительную и стиральную машину или автомобиль. Снова и снова, по мере того, как огромное количество профессий исчезает, появляются новые. Снова и снова у нас плохо получается предсказать, какой работой нам в конце концов предстоит заниматься.

Даже нашу тревогу насчет автоматизации и компьютеризации с трудом можно назвать чем-то новым: она перекликается с опасениями, распространенными в конце 1950 и начале 1960 годов. И тогда эксперты были уверены, что автоматизация приведет к постоянной безработице. Специальный комитет по тройной революции — группа ученых и мыслителей, обеспокоенных влиянием того, что тогда называлось кибернетизацией, — утверждал, что «возможности машин возрастают куда быстрее, чем способность многих людей идти с ними в ногу». Вилбур Ферри из Центра изучения демократических институтов в 1965 году написал: «Кибернетизация разорвала связь между работой и заработком и тем самым начала вытеснять из экономики ­постоянно растущую массу мужчин и женщин». Замените слово «кибернетизация» на «автоматизацию» или «искусственный интеллект» и поймете, что то же самое может быть написано и сегодня.

Особенность нашего времени — страх сразу перед двумя противоположными вариантами будущего. С одной стороны, нам твердят, что роботы займут наши рабочие места и их большая производительность начнет изменять отрасль за отраслью. Если это случится, темп экономического роста будет стремительно увеличиваться, и общество станет куда богаче, чем сегодня. Но в то же время нам говорят, что мы живем в эпоху долгого застоя и застряли в экономике, которая обречена на медленный рост и замороженную заработную плату. Тогда нам стоит беспокоиться о том, как мы собираемся поддерживать стареющее население и справляться с растущими тратами на здравоохранение, поскольку в такой версии будущего нам не стать богаче, чем сегодня. Обе эти перспективы возможны. И они не могут воплотиться в реальность одновременно. Нет никакого смысла беспокоиться и о восстании роботов, и об эпохе векового застоя. Тем не менее, это как раз то, что тревожит многих разумных людей.

Парадокс нашего страха перед автоматизацией заключается в том, что если бы прогнозы о будущем, в котором господствуют роботы, были реальны, то множество других экономических проблем исчезло бы. Например, в недавнем исследовании компании Accenture предполагается, что внедрение ИИ, в широком понимании этого слова, может поспособствовать увеличению годового ВВП на два процента (до 4,6%). Подобные темпы экономического роста позволили бы нам легче справляться с растущей стоимостью здравоохранения, а также с расходами на социальное обеспечение и программу медицинского страхования. Это привело бы к более активному росту заработной платы. И хотя вопрос о том, как поделить «экономический пирог», усложнился бы, с этой задачей явно было бы проще справиться, если бы он увеличивался, а не уменьшался.

Увы, будущее, которое прогнозируется в этом исследовании, кажется, наступит еще очень нескоро. В прошлом опасения насчет автоматизации оказались напрасными, но, разумеется, это не значит, что в будущем они не найдут оснований: возможно, когда-нибудь эта давно предсказанная петля положительной обратной связи, отображенная на кривой роста, внезапно сорвется. Но пока трудно понять, как в ближайшее время мы окажемся в подобной версии будущего, учитывая то, как мало компаний инвестируют в новые технологии, и то, как медленно растет экономика. В некотором смысле, проблема заключается не в том, что роботы наступают. Они, наоборот, этого не делают.

 Джеймс Суровецки (James Surowiecki),  WIRED