Вы здесь

Почему рано хоронить либеральную идею

Человечество в течение тысяч лет неплохо обходилось без либерализма. Даже США 200 лет после принятия Конституции были либеральными лишь на бумаге — только почти 100 лет спустя получили свободу афроамериканцы и чуть менее чем через 200 лет они, а также женщины вне зависимости от цвета кожи получили примерно равные с белыми мужчинами права.

Однако именно в последние 200 лет экономические и социальные успехи развитых обществ на Земле тесно связаны с либеральной идеей. Не стоит питать иллюзий — это не человечество изменилось, это экономика потребовала либеральных изменений, чтобы стать эффективной, а человечество нехотя и медленно уступало ее требованиям.

Причина — в эволюции экономики от модели дистрибуции ресурса к модели генерации добавленной стоимости. Тысячелетиями человеческие сообщества имели ограниченный по объемам ресурс, размер которого фактически не зависел от мотивации экономических агентов: его нельзя было приумножать, только перераспределять. Естественным поведением при таком устройстве мира является создание систем распределения; в каждой такой системе естественной была борьба за место в иерархии — чтобы получать больше. Общества делились на тех, кто дискриминировал (повезло), и тех, кого дискриминировали; внутри каждой подгруппы деление фрактально повторялось. Делалось ли это в большей степени по законам или по праву сильного, было не так важно: законы писали более сильные, и за исполнением следили они же.

Промышленная революция в Европе и США поменяла экономический ландшафт. Сперва оказалось, что экономический ресурс может сильно увеличиваться от использования технических и логистических инноваций — потребовались те, кто мотивирован к инновациям. На следующем этапе рост экономики стал требовать все больше рабочих рук — рабство и ограничения женщин в образовании и работе исчезли за несколько десятилетий, еще несколько декад — и исчезли сегрегация и половое неравенство. Во второй половине XX века инновационный поток стал основой экономики, преимущества на основе инноваций — основой конкуренции, изобретения, новшества, ноу-хау — основой добавленной стоимости. Творческий труд потребовался не от единиц, а от большинства участников трудовых отношений; инженеры, дизайнеры, менеджеры, а не доступ к полезным ископаемым или владение землей стали определять стоимость компаний; талантливые спортсмены, артисты, художники стали приносить миллиарды долларов длинным экономическим цепочкам; одаренные ученые стали залогом победы в войнах.

Но талант равномерно распределен по национальностям, вероисповеданиям, сексуальным ориентациям, политическим предпочтениям. Дискриминация любой группы лишает экономику доли талантов — и место дискриминации в идеологии еще вчера консервативных Европы и США заняла толерантность.

Не везде инновационная экономика стала мейнстримом. То тут, то там адепты старой экономики бились насмерть против либерализма. Большевики в России пошли по пути замены старой элиты на «новых дворян», отбираемых в рамках бюрократического процесса, но смена мест в пирамиде ничего не добавила экономике, и СССР жил и умер через 70 лет нищей страной, несмотря на беспрецедентные природные богатства. Сходные конструкции строили Муссолини в Италии и Франко в Испании — их эксперименты продлились разное время, но и тот и другой уступили место либеральным системам. Третий рейх, делавший ставку на устранение части общества внутри и захват экономических ресурсов снаружи, просуществовал 12 лет и закончился национальной катастрофой планетарного масштаба. Китай публично заявил о либерализации как основе роста экономики. Корейский эксперимент наглядно показал, насколько либеральные реформы ускоряют рост. Отставшие на пути реформ или застрявшие «посередине» страны типа Аргентины одна за другой начали признавать пользу либерализации. К концу XX века, казалось, либерализм победил.

Глобализация против либерализма

Но XXI век принес в мировую экономику три новые тенденции. Развитые страны накопили достаточно богатств для того, чтобы низкая скорость экономического роста стала менее болезненна; новые монетарные политики создали базу для долгосрочного роста уровня жизни за счет роста кредитной нагрузки; страны третьего мира, ставшие «мировой фабрикой» со своей дешевой рабочей силой и постоянным оттоком избыточного капитала обратно в развитые страны, превратились в ресурс, который в развитых странах можно распределять и использовать, как раньше землю или полезные ископаемые.

Капитал, кредит и «мировая фабрика» сформировали триаду, которая снизила важность и предпринимательства, и инноваций, и локальной рабочей силы — больше в Европе, меньше в США. Естественным следствием этого стал рост дискриминационных настроений: подняли голову как правые партии, выступающие за изоляцию, национализм и борьбу с меньшинствами и мигрантами, так и левые, ратующие за усиление роли бюрократии и ограничение личной инициативы. Эти процессы пока еще не стали тотальными, и рано говорить о поражении «центристского либерализма», но «правые» таможенные войны Трампа и Brexit, так же как «левый» рост налогов в Европе и усиление регулирования всех видов бизнеса — это тревожные сигналы для либеральной идеи.

В то же время быстрый рост экономик первого и третьего мира существенно увеличил стоимость природных ресурсов. Это создало условия для формирования более или менее стабильных очагов старой экономики в местах, богатых такими ресурсами. Ресурсное богатство позволило, не ликвидируя дискриминационного характера внутренней идеологии и системы построения экономических отношений, создать приемлемые условия для жизни всех слоев общества и обеспечить зыбкую стабильность, напоминающую демократический общественный договор. Саудовская Аравия и ОАЭ, Катар, Чили, Аргентина, Россия, Казахстан и еще пара десятков стран в большей или меньшей степени добились успеха в построении общества, сочетающего признаки современной либеральной конструкции (социальное обеспечение, формальное отсутствие сословий, свобода передвижения, труда, отчасти слова) и архаичной иерархической системы (в основном феодального типа, с ленной иерархией и высоким уровнем неравенства).

Российский «пирог»

Россия в этом контексте не исключение, а правило. Начав строить либеральную модель, но обретя достаточные ресурсы для дележа, общество бросило ее на полпути, создав лишь имитационные подобия либеральных институтов, и нагрузило эти подобия совершенно феодальным содержанием. В стране сформировалась элита, конкурирующая за ресурсы и позицию в иерархии выражением лояльности к власти, силовой аппарат, который обеспечивает сохранение элиты и имеет расширенные права, и общество, в котором идет лишь конкуренция за удобную позицию «клиента» у члена элиты или государства в целом; базовой идеей, которую постоянно высказывает руководство страны, является «стабильность», то есть неизменность размера «пирога», который можно только по-разному делить. Лейтмотивом всех дискуссий и действий в России стал передел: «допущенные к столу» стараются сократить количество соседей и побольше выжать с недопущенных, а те — выгнать допущенных и сесть самим. Основная дискуссия в стране ведется не вокруг «завтра», то есть не вокруг перемен, роста, улучшений, а вокруг «позавчера», то есть «когда делили правильнее»; великие победы, скрепы — все это лежит в том историческом времени, когда никакого либерализма не было и в помине, а актуальная экономическая и идеологическая конструкция была базой для жизни государства.

Приспособление и конкуренция в такой среде идут за счет ассоциации себя с большинством по тому или иному признаку — и совместной атаки на тех, кто не попал в это большинство. Жертвами борьбы в первую очередь становятся те, кто выпадает из сложных цепей феодальных отношений и не является членом устойчивого большинства — своего рода фрики. Это не только меньшинства — это вообще все более или менее независимые люди, и чем они успешнее, чем больше видимая доля их «пирога» — тем скорее они будут жертвой.

В этом контексте атаки на Майкла Калви из Baring Vostok и основателя «Рольфа» Сергея Петрова, как, впрочем, и на их идейного антипода — Василия Бойко-Великого, не вызывают особенного удивления. Нельзя в иерархической системе быть «независимым» и рассчитывать на существенную долю экономического «пирога» — это дестабилизирует систему. Впрочем, «нормальных» и «зависимых» в иерархии тоже мало что защищает — желающих поделить стабильный «пирог» все больше, войны всевозможных «управлений К» с «управлением А», сопровождающиеся пожиранием «своих», уже начались и будут только усиливаться.

Количество же таких, как Калви или Петров, в России будет сокращаться еще и потому, что новые здесь не появятся — дураков нет. Вместе с ними будет сокращаться и «пирог» — но обществу это сложно объяснить: оно со значительно большей охотой вступится за известных «перераспределителей», чем за «созидателей» — первые кажутся ему борцами за увеличение личной доли обделенных, вторые — борцами за рост доли собственной.

Либеральная идея, как и все идеи, имеет ограниченный срок жизни. Однако хоронить ее рано. «Пирог» в США сегодня растет на $1500 на человека в год, в Южной Корее — на $850, в Германии — на $450. Нелиберальный Китай с трудом выжимает те же $450–500, но еще не поднялся выше России по ВВП на человека, Россия же в этом году не создаст дополнительно и $100. Такова цена распределительной системы и веры в стабильность. Такова цена атак на Калви и Петрова. Но пока российский президент будет верить в закат либеральной идеи, а мы — в распределение «пирога», ситуация не изменится.

Андрей Мовчан