Международная конференция по институциональной экономике

Всего на конференции было 214 участников, из них 12 человек из ВШЭ. Полагаю, что ни один другой вуз не подошел к этому числу. Сотрудники ВШЭ делали доклады по различным вопросам, они были представлены достаточно широко и по тематике. Помимо доклада по детерминантам доверия был доклад по академическим контрактам, по самоорганизации в жилищном секторе, о влиянии институтов на выбор специальности молодыми людьми, по межбюджетным отношениям, по бизнес-ассоциациям, по правам собственности, по экономике правоприменения, по человеческому капиталу. Из 12 наших участников 5 представляли Институт институциональных исследований.

— О чем был ваш доклад на конференции?

— Мы с Тимуром Натховым сделали доклад, в котором шла речь о том, как институты влияют на выбор специальностей студентами вузов. Мы проанализировали данные около сотни стран мира и показали как теоретически, так и эмпирически, что качество институтов влияет на выбор областей получения высшего образования. И что в сильных институтах, при прочих равных условиях, больше молодых людей выбирают для себя инженерные и естественнонаучные специальности. А при слабых институтах, оказывается, что гипертрофировано изучение юридических дисциплин. Это немного странно на первый взгляд, это можно объяснить тем, что разные специальности в разной степени готовят молодых людей к инновационной деятельности в классическом смысле слова и к инновациям иного рода, которые тоже позволяют добиваться индивидуального успеха, но вносят меньший вклад в развитие социума. При этом мы никоим образом не утверждаем, что юриспруденция, право бесполезны для экономического развития — ничего подобного, это фундаментальная предпосылка современных экономик. Но если образование в области права гипертрофировано, если оно сильно выделяется над международными средними величинами и над тем, чего можно ожидать от данной страны, то это признак институционального неблагополучия. И то, что в России очень популярны юридические специальности, гораздо более, чем инженерные специальности, это, с нашей точки зрения, признак того, что у нас с институтами дело обстоит неважно.

— Вы заранее не видели этого ответа — это результат исследования?

— У нас было несколько теоретических соображений, которые позволили выдвинуть гипотезу. И кроме того, было несколько работ предшественников — крупных экономистов, которые писали на эту тему. Наша задача состояла главным образом в том, чтобы эмпирически эту гипотезу подтвердить, и кажется, нам это удалось. У нас были межстрановые сравнения, мы пользовались данными о выборе специальностей в высшей школе в различных странах (в нашей выборке было около сотни стран), мы пользовались различными индикаторами качества институтов, которые являются общепризнанными в научной литературе. И с помощью этих данных гипотеза о связи институтов и выбора сферы обучения подтвердилась.

Если угодно — это своеобразная лакмусовая бумажка. Мы пытались доказать, что диспропорции в выборе предметов для изучения в высшей школе — это некоторый индикатор качества институтов в обществе.

— Насколько сложно принять участие в конференции ISNIE?

— Организаторы конференции получают большое количество заявок, и доклады проходят тщательный отбор. Тот факт, что Вышка сумела пройти этот отбор 12 участниками, это подтверждение того, что наша работа получила международное признание.

Что мне еще кажется интересным: для этой конференции характерна определенная преемственность поколений. В этой области есть около дюжины корифеев — нобелевские лауреаты и люди, сравнимые с нобелевским уровнем, которые очень сильно повлияли на развитие новой институциональной экономики. Некоторые уже в преклонном возрасте, но они стараются не пропускать эти конференции. И кроме того, там довольно много молодежи (из Вышки тоже преобладали молодые сотрудники), и происходит очень продуктивный обмен идеями между мэтрами и молодыми людьми. На этот раз в качестве мэтра выступал профессор из Университета Вашингтона Йорам Барзел, один из основателей современной теории прав собственности, а также личность уже полулегендарная — Гарольд Демсец из Университета Калифорнии в Лос-Анджелесе, который заложил основы современной теории фирмы и продукционных издержек. И очень большая наша печаль — за несколько дней до конференции пришла весть о том, что скончалась Лин Остром. Она — первая женщина, ставшая лауреатом нобелевской премии по экономике, которую получила за исследования в области ресурсов коллективного доступа (это исследование экономисты называют иногда «трагедия общины»). Она была активным участником этих конференций, и все были опечалены ее неожиданной кончиной. Что касается молодых людей, то на этих конференциях есть традиция: выбирается в результате конкурса лучшая диссертация по институциональной экономике. В этом году победителем конкурса стал ученый из Германии — китаец Юан Ли, у него была очень интересная работа о том, каким образом политическая активность населения китайских городов и регионов влияет на качество государственного управления.

— Там есть политическая активность?

— Еще какая. Он привел данные, некоторые из этих данных по политическим мотивам не попадают в открытый доступ, о забастовочном движении в китайских провинциях. Он получил к ним доступ и доказал, что есть статистически значимая связь между масштабами забастовочного движения и тем, насколько подотчетны и эффективны органы власти в соответствующей провинции, поскольку они чувствуют давление общества. Интересная работа.

— Еще что-то из конференции вам запомнилось, что можно выделить?

— Я бы еще отметил, что на конференции снова хорошо проявились тенденции, которые в этой области экономической науки сложились в последние несколько лет. Она становится все более эмпирической. Лет 10-15 назад было очень много умозрительных и абстрактных теорий в области институциональной экономики. А потом наступил период, когда эти теории стали проверяться данными, и сейчас институциональная экономика — скорее эмпирическая наука, чем наука сугубо теоретическая. На конференции было очень много эмпирики, и дебаты главным образом касались того, какие методы обработки, использования эмпирических данных можно признать научно обоснованными, а какие требуют совершенствования.

Второе — на конференции было много сравнительных, межстрановых исследований, именно таким образом мы получаем возможность выяснить, какие факторы влияют на успехи и неудачи тех или иных институтов. Современный мир — это огромная естественная лаборатория, есть очень большое разнообразие институциональных режимов, и ученые пользуются этим обстоятельством для того, чтобы выяснить, что и почему работает, а что и почему — нет. Еще одна заслуживающая упоминания особенность — то, что эта конференция как никогда была междисциплинарной. И хотя это конференция экономистов, но в докладах использовались подходы к экономике права, политологии, социологии, антропологии.

Я бы обратил еще внимание на то, что в институциональной экономике растет интерес к истории, причем к истории в некоторых случаях весьма отдаленной. И это тоже не досужее любопытство: институты во временной перспективе меняются, если вы анализируете эту эволюцию, то это тоже позволяет получить более полное представление о том, какую роль институты играют в современной экономике и в обществе.

Я бы отметил в связи с этим keynotes, особые доклады, их было два. Один из них делала Джиллиан Хедфилд (Gillian K. Hadfield). Ее доклад назывался очень увлекательно — «Когда был изобретен закон». И один из участников бесцеремонно спросил ее: а почему мы вообще должны этим интересоваться, когда закон был изобретен? Она удачно ответила: размышляя над тем, когда появился закон, когда и почему люди изобрели закон, мы лучше понимаем роль законодательства в современной экономике и в современном обществе. Это не просто экскурс в историю, не отвлеченные разговоры, а нечто, откуда можно получить полезные выводы о роли и функциях закона в сегодняшнем мире.

— Для исследователей все равно — идут эти идеи «в народ» или нет? Наука живет своей жизнью?

— Это вопрос философский, зачем нужна институциональная экономика. Я полагаю, что большинство участников конференции надеются, что их идеи уйдут если не в народ, то в практику пойдут, будут востребованы. Потому что несмотря на отвлеченность, теоретический характер работ в области новой институциональной экономики, эти работы очень прикладные по сути. Они пытаются ответить на вопрос, какие институты хотелось бы установить или реформировать в той или иной стране для того, чтобы добиться более устойчивого экономического роста, процветания, стабильности, потому что представления, которые существовали лет 20 назад, оказались очень упрощенными, и поэтому — неверными. Тогда считали, что есть некий стандартный набор идей и институтов, которые работают всегда и везде, и поэтому задача правительства, реформаторов заключается в том, чтобы эти институты копировать и утвердить. Есть попытки такого копирования, они довольно часто приводили к плачевным результатам. И наоборот, страны, которые добивались экономического успеха, например, Китай, они это делали за счет инноваций институциональных, экспериментирования, использования неортодоксальных решений.

С этой точки зрения институциональная экономика вышла на новый уровень зрелости, когда исходят из того, что стандартных решений нет, и именно поэтому необходим гораздо более предметный анализ, в том числе эмпирический, на основе которого вы более уверенно выдвигаете рекомендации для правительства о том, какие реформы и шаги следует предпринимать. Вы увереннее делаете диагностику хронических проблем в той или иной стране, почему, несмотря на очевидные шаги, которые необходимо предпринять, эти шаги не предпринимаются. Анализ, как правило, находится уже в сфере политической экономии, мы пытаемся понять, каким образом различные группы интересов способствуют или препятствуют экономическому развитию — это тоже интересная и популярная тема новой институциональной экономики.

— Конференция ISNIE прошла, доклады прочитаны. Что дальше?

— Конференция — это рынок идей, площадка для обмена идеями. С моей точки зрения, эти контакты очень продуктивны. С конференции возвращаешься обогащенным новым знанием, новыми взглядами, новыми идеями, и они рано или поздно трансформируются в интересную работу. Я бы привел пример — большой совместный проект, который зародился на прошлой конференции в Стэнфорде, где мы вступили в контакт с группой ученых во главе с нобелевским лауреатом Дугласом Нортом, который последние несколько лет разрабатывает концепцию порядков открытого и ограниченного доступа. Это новый взгляд не только на историю, но и на современное развитие, и мы договорились, что мы попытаемся эти идеи использовать, интерпретировать применительно к России.

Координатор этой работы в Москве — Андрей Александрович Яковлев. Месяц назад прошла по этому поводу интересная конференция с участием зарубежных коллег, и мы в Лос-Анджелесе договорились эту работу продолжить. Там был один из наших основных партнеров, профессор экономической истории Мэрилендского университета Джон Уоллес, и мы наметили конкретные шаги, которые будут предприняты в ближайшем будущем, чтобы продолжить этот совместный проект. Я имею в виду проведение конференции (по-видимому, она состоится в Москве) и подготовку монографии. Скорее всего, мы осуществим несколько сравнительных исследований, где рассмотрим концепцию порядка открытого и ограниченного доступа применительно к России в сравнении с другими странами, которые находятся на сходной с Россией ступени развития, и либо проходят, либо прошли через те проблемы, с которыми сегодня сталкивается наша страна.

Игорь Стадник