Меир Шалев
Меир Шалев родился в 1948 году в мошаве Нахалаль в семье Ицхака и Батии. Отец Меира — известный писатель и поэт Ицхак Шалев, автор романа «Дело Габриэля Тироша». Бабушка Меира по материнской линии родилась в России и приехала в Израиль во время второй алии. В 1966 году Меир призвался в ЦАХАЛ, служил в бригаде «Голани», во время Шестидневной войны участвовал в боях на Голанских высотах, был тяжело ранен.
После службы в армии изучал психологию в Еврейском университете в Иерусалиме (1969—1973), в эти же годы работал водителем на «Скорой помощи», учился на курсах теле- и радиоведущих.
Первой публикацией Шалева были стихи в газете «Маарив» в 1969 году. С 1974 года он начал работать, как теле-и радиоведущий и оставил телевидение лишь в 1987 году, чтобы полностью посвятить себя литературе.
Большой успех Шалеву принесла книга «Русский роман» — его первый роман, вышедший в 1985 году. Это книга о второй волне алии в Израиль, ее первопроходцах, любви, ненависти и построении нового общества. При всей любви и связи с семейной историей, Шалев видел своих героев с долей иронии и даже критического отношения. Роман был переведен на многие языки, в том числе на русский.
В 2013 году в интервью «ХаАрец» Меир Шалев сказал: «Эта книга описывает месть его деда, приехавшего вместе с сионистами-первопроходцами. «Вы хотели сионистское сельское хозяйство? Оно станет для вас кладбищем… Это месть еврея-первопроходца, которая носит идеологический характер. Потребность описать месть, наверное, горела во мне, потому что это очень сильная, базовая эмоция, которая есть у каждого. К счастью, большинство из нас не руководствуется этим чувством, но оно существует».
В следующем романе Шалева «Эсав» (1991), показана история семьи пекарей. Роман повествует об их жизни в Эрец-Исраэль от времен Первой мировой войны до 1970-х годов.
Книги Меира Шалева переведены на 20 языков. На русский язык его книги переводили Алла Фурман и Рафаил Нудельман. На одной из встреч с читателям писатель шутил, что все очень хвалят его романы в русском переводе. Он убежден, что его книги на русском намного лучше того, что было написано им на иврите.
«Как жаль, что мы больше не дождемся еще одной новой книги Меира Шалева, которая, будучи опубликована, изменила бы нашу жизнь, сделала ее богаче, полнее, — написал президент Ицхак Герцог. — Как жаль, что мы не сможем вместе с ним, родившимся в 1948 году, отпраздновать наступающий День Независимости. С уходом Меира Шалева Государство Израиль и Земля Израиля остались без одного из тех, кто любил ее величайшей любовью. Он был человеком духа, наша история — как общества, народа, нации, — пульсировала в каждом его слове».
«С прискорбием узнал о кончине писателя Меира Шалева, — сказал министр культуры и спорта Мики Зоар. — Меир Шалев — мастер слова и писатель высочайшего мастерства. Его творчество и многочисленные книги стали неотъемлемой частью израильской «книжной полки» и навсегда останутся в израильской культуре. Светлая память».
Лидер оппозиции Яир Лапид написал в «Твиттере»: «Как и любой великий писатель, Меир Шалев создал целый мир. Он ушел от нас, но созданный им мир остался на полке нашей жизни».
Глава партии «Государственный лагерь» Бени Ганц написал: «Меир Шалев тронул сердце этой страны и глубоко проник в сердца израильтян. Глубоко скорблю о его смерти, его будет очень не хватать в израильском культурном пейзаже. Глубокие соболезнования его семье».
*********
Меир, это правда, что в детстве вас часто потчевали украинским борщом и сегодня вы сами неплохо его готовите?
— Моя бабушка родом из местечка Ракитное под Киевом, она варила бесподобный украинский борщ. В целом она не очень хорошо готовила, но это блюдо было выше всяких похвал. Хорошо помню, что рядом с тарелкой лежали ломти хлеба, корочки которых натирали чесноком.
Я тоже варю борщ, правда, до бабушки мне далеко. Зато моя сестра превзошла бабушку — у нее борщ получается еще вкуснее.
Гоголь, которого вы можете цитировать бесконечно, до сих пор остается вашим любимым писателем?
— Да, одним из любимых. Мне было лет 14–15, когда отец дал мне "Мертвые души" — на иврите, разумеется. С тех пор я прочел эту книгу семь или восемь раз. Мне очень горько, что Гоголь сжег вторую часть романа, говорят, после посещения Иерусалима — этот город свел его с ума. Хотя Набоков как автор биографии Гоголя отмечал, что второй том писатель сжег, когда понял, что он излишне дидактичен и не дотягивает до первого в художественном отношении. Возможно.
Я действительно часто цитирую этот роман, помню все эти фразочки — "дама, приятная во всех отношениях" и т. п. Мне нравится, как Гоголь обращается к читателю, в свое время я даже написал статью, где сравнил, как это делает Гоголь и Генри Филдинг. "Читателю, я думаю, приятно будет узнать, что он [Чичиков] всякие два дни переменял на себе белье, а летом во время жаров даже и всякий день…". Люблю повторять эту фразу.
Вы родились в Нахалале в 1948-м — тогда этот мошав (кооперативное поселение) был одним из идеологических центров нового государства, оттуда вышло больше депутатов Кнессета, чем из многих крупных городов. В детстве ощущали принадлежность к клану избранных?
— Это было страшно важно для идеологии сионизма — жить в первом мошаве в земле Израиля. В те дни это звучало гордо и в Иерусалиме. То был период нашей истории, когда кибуцы и мошавы символизировали духовное величие нового сионистского общества. Но сейчас мы вернулись к естественной для любого государства ситуации — деревня в целом и сельское хозяйство в частности уступили влияние городу.
Когда в присутствии моей мамы говорили о ком-то, что он городской, это звучало как оскорбление. Отправляя меня в первый класс в Иерусалиме, она спросила: "Если в школе спросят, откуда ты, что ответишь?" "Скажу, что из Кирьят-Моше" (квартал, в котором мы жили в Иерусалиме)", — произнес я. "Нет", — поправила мама. И торжественно произнесла: "Ты скажешь им: я крестьянский сын из Нахалаля". Она очень гордилась своими родителями — пионерами-первопоселенцами.
Привычка вставать в 4:30 утра и приступать к работе — это из крестьянского детства?
— Да, мы просыпались в 4:30, пили кофе, надевали сапоги и шли доить коров. Когда я был ребенком, это делалось вручную, навыки я сохранил до сих пор. Потом относили молоко на молочную ферму, в девять утра плотно завтракали, работали до обеда. В 13:00 обедали и ложились спать часа на полтора. После чего работали в поле.
Мой нынешний распорядок дня примерно тот же — я встаю в 4:30, пишу, в девять утра завтракаю, как в детстве, — овощной салат, мягкий сыр, крутое яйцо и хлеб. Потом снова пишу до полудня, обедаю и иду спать. В четыре просыпаюсь и занимаюсь редактурой.
Ваш отец Ицхак Шалев — известный израильский писатель. Его роман "Дело Габриэля Тироша" вышел, когда вам было 17, и выдержал множество изданий. Он повлиял на вас? Было ли у вас желание что-то доказать отцу в творческом плане?
— Дело в том, что в молодости я не собирался быть писателем, хотя отец меня поощрял. Я воевал, был тяжело ранен, провалялся несколько месяцев в больнице и там написал два стихотворения. Отец просил, чтобы я еще писал, но поэзия меня не очень влекла, а прозу я любил читать, а не писать. В итоге первый мой роман вышел в 40 лет — и это не тот возраст, когда нужно что-то доказывать отцу. Нет, я не писал в попытке продемонстрировать ему, мол, могу не хуже.
Отцовский роман "Дело Габриэля Тироша" вышел в 1965-м и продается до сих пор — это хорошая литература. Там есть романтика, юношеская любовь и есть политика, что нравится мне меньше.
По вашим словам, отец считал, что написал удачный политический роман и страшно этим гордился. Вы, напротив, избегаете политики в своих произведениях. Почему?
— Я высказываюсь на политические темы в своей колонке в газете. Но в книгах этим не грешу, поскольку не люблю политическую, дидактическую, религиозную, морализаторскую литературу. Я не раввин, не политик. Предпочитаю классические темы: любовь, измена, месть, смерть, семейные отношения и т. п. Политическая литература вызывает у меня подозрения. Либо писатель пытается навязать свои политические взгляды, используя литературу, либо продвигает свою книгу с помощью политики. К счастью, у меня есть колонка в газете, поэтому в книгах я позволяю себе обходиться без политики.
Евреев часто называют "народом книги". А современные израильтяне — это народ книг? Художественная литература является частью жизни современного израильтянина?
— Статус литературы в Израиле по-прежнему выше, чем во многих других странах, но он снижается. Часто любят повторять, мол, когда мы были детьми, то прочитывали три книги в неделю, а нынешние дети не читают вообще. Хочу напомнить, что в то время не было никаких других развлечений и другого способа времяпровождения — ни телевизора, ни интернета, ни планшетов, ни смартфонов. Максимум — поход в кино раз в месяц. Книга была дешевым и доступным способом сбежать в иной мир. Сегодня у детей куда больше возможностей, поэтому книга вынуждена соревноваться с другими средствами развлечения, и это непросто.
Будучи светским человеком, вы написали две книги с собственной интерпретацией библейской истории. Считаете, что Тора — это общенациональное достояние, а не собственность религиозного истеблишмента?
— Танах (корпус текстов, легший в основу Ветхого Завета, среди них Тора или Пятикнижие. — Фокус), в отличие от Нового завета и Корана, — книга не только религиозная и законодательная, в ней много дерзких литературных сюжетов. Царь Давид совратил замужнюю женщину (которая впоследствии забеременела от него) и отправил на смерть ее мужа. Это часть ивритской литературы — очень смелая, бесподобная по художественным достоинствам. Рассматривая Танах лишь с религиозной точки зрения, мы упускаем его литературную сторону.
Кроме того, в Танахе есть политический фон, актуальный и в наше время. Там корни нашего отношения к высшей власти. В нем нет ни одного царя, представленного совершенным праведником, включая Давида и Соломона. Поскольку настоящий наш царь — это Всевышний, который правит при помощи пророка, используя институт царства за неимением выбора.
Что для вас иврит? Как думаете, могли бы состояться как писатель в другой стране, на другом языке?
— Нет, я не могу представить себя пишущим на другом языке. Иврит и я вместе с раннего возраста. Я научился писать и читать в три с половиной года, как в хедере.
Возможно, появись я на свет в Америке, то был бы американским писателем и имел бы куда больше читателей. Но переход на иврит с другого языка — это изменение ментальности, сознания и всей культуры, поскольку иврит — единственный язык, непрерывно существующий на протяжении почти 4000 лет. Ни на одном другом языке ты не можешь прочитать текст, созданный две-три тысячи лет назад, и понять большую часть из написанного. Это исключительное явление, так что я часть самой продолжительной в мире литературной традиции.
Если бы царь Давид вошел сейчас в какое-нибудь кафе в Иерусалиме, он бы не понял, что такое кофе или круассан, но узнал бы слова "хлеб", "жажда", "голод" и т. д. Это те же слова. И мы с царем Давидом могли бы прочитать друг друга — я его псалмы, а он — мои романы. Это просто потрясающе.
Вы часто говорите, что, будучи иерусалимцем, не любите Иерусалим. Вряд ли только из-за того, что Гоголь после его посещения сжег второй том "Мертвых душ".
— Иерусалим раздражает и нервирует меня. Из-за святости этого города люди гибнут, как в эпоху крестовых походов. Ничего здесь принципиально не изменилось с тех пор. Три больших города Средиземноморья повлияли на судьбы мира — Рим, Афины и Иерусалим. Древние артефакты Рима и Афин — это аттракции для туристов и объект исследований археологов. Иерусалим — это вотчина политиков, солдат и сумасшедших. Люди теряют нормальность из-за этого города.
Вместо того чтобы гулять по Храмовой горе и фотографировать древности, как в Риме, сюда приезжают, чтобы прикоснуться к иерусалимским камням. Они до сих пор "казус белли" на Ближнем Востоке (casus belli — "случай для войны" (лат.) — юридический термин времен римского права: формальный повод для объявления войны. — Фокус). Мертвецы этого города по-прежнему очень активны и влиятельны. Юлию Цезарю нечего сказать о политическом положении в современной Италии, но наш царь Давид словно ведет диалог с главой правительства Израиля, советуя, как поступить. Это я не люблю в Иерусалиме. Он все время оглядывается назад вместо того, чтобы идти вперед.
20 лет назад я купил дом в деревне, поначалу игравший роль дачи, куда приезжал на уик-энд. А шесть лет назад я совсем покинул Иерусалим и живу сейчас в Изреэльской долине, рядом с Нахалалем, и очень доволен.
У вас два хобби — ралли на внедорожниках и страсть к диким растениям, семена которых вы высаживаете в своем саду. Что это — привязанность к почве или…?
— Я очень люблю природу и, купив дом, впервые стал владельцем земли. Участок небольшой, но я посадил цветы, гранаты, грейпфруты, инжир и дикие растения — они очень красивы и не требуют ухода. Полтора года назад написал об этом книгу под названием "Мой дикий сад", которая очень хорошо разошлась в Израиле.
Люблю путешествовать, в особенности по пустыне. Раньше предпочитал пеший туризм, но из-за ранения не могу много ходить и таскать рюкзак на спине. Так что для путешествий по пустыне у меня есть пикап "Тойота" 4х4 — я опытный водитель, читаю топографические карты (это была моя армейская специализация), не пользуюсь GPS, исключительно компасом. Езжу не только по Израилю, участвовал во многих ралли — в Австралии, Кении, Намибии, Монголии.
Каковы, на ваш взгляд, должны быть отношения государства с культурой? Имеет ли право власть вмешиваться в эту сферу, даже мотивируя это благими целями — заботой о национальной безопасности или борьбой с враждебной пропагандой, что вполне актуально как для Израиля, так и для Украины?
— Надо руководствоваться здравым смыслом — common sense. Понятно, что государство не должно финансировать сумасбродство всякого человека, вообразившего себя творцом и требующего у правительства денег, чтобы сделать чучело слона и поставить его на Кикар Цион (центральная площадь Иерусалима. — Фокус).
При этом государство, безусловно, должно поддерживать искусство, руководствуясь, опять же, здравым смыслом. Художники не обязаны одобрять действия правительства, и власть не вправе требовать этого от них. К примеру, посольство Израиля в Киеве оплатило мне билет для участия в "Книжном Арсенале", хотя там знают, что я левый и не поддерживаю нынешний кабинет. Очевидно, они это сделали, чтобы продемонстрировать, что в Израиле есть свобода творчества.
Я не нуждаюсь в помощи правительства Израиля, но знаю, что наш МИД рассматривает меня как некоего посла. Я не посол, выражающий точку зрения правительства, но демонстрирую, что левые в Израиле являются частью пейзажа и искусство всегда в какой-то мере оппозиционно.
Интервью - Михаил Гольд, ФОКУС, 2018