Лера, как же без Вас?

Нельзя предать.
Нельзя пойти против своих взглядов.
Нельзя продаться.
Нельзя стучать.
Нельзя скурвиться ради пайки.
Нельзя забыть, за кого и против кого ты борешься.
Нельзя прекратить бороться.

Наблюдая за разными перипетиями внутри и вокруг The New Times, она говорила: «Меня отсюда вынесут только вперед ногами».
Она жила в мире абсолютов, ни на йоту не снижая планки.
Для себя.

Она писала о писателях, поэтах, художниках - Ахматова, Фейхтвангер, Набоков, Гоголь – 331 колонка, не перечислишь, о событиях и поворотных датах истории. И она всегда писала об одном – о России, которой отдала себе без остатка, которую любила, как мать любит бесконечно грешащую дочь: и бросить нельзя, и принять такой, блудливой, падкой на злато и сильных, насилующих ее мужиков – никак не возможно. Она хлестала эту блудницу по щекам наотмашь, она кричала ей: «Зачем ты поклоняешься идолам? Почему не видишь свет?», она ненавидела ее за слабость и пороки и любила, потому что иначе не могла — другой любви она не знала, и потому что ей отдала свою жизнь.

«Женечка, — звонила она в пятницу вечером. — Вы не против, если я напишу о…» — «Господи, Лера, да о чем хотите…»
«Женечка, так я пойду?» – спрашивала она в понедельник около шести: после летучки, на которую она почти всегда приезжала, и если приезжала, то всегда делала обзор номера («пять с плюсом», — говорила она, просто «пять» означало, что мы выпустили совершеннейшее дерьмо) — Лера писала за своим столом колонку — писала от руки, компьютер для нее так и остался Терра инкогнита. — «Колонку я сдала. Так я пойду?». — Конечно, Лера, спасибо». Она стояла, держась за стену и тяжело дыша: между нашими кабинетами было метров десять.

Потом она, опираясь на руку своего водителя , сильно хромая, переваливая свое большое тело с одной больной ноги на другую, шла к двери, дальше ей предстояло пройти вниз 4 длинных пролета… (Лера, Лера, простите меня: мне так было каждый раз стыдно, что Вы мучаетесь поднимаясь и спускаясь пешком. Я искала помещение с лифтом. Из-за Вас, прежде всего, искала. Лера, не успела. Простите меня.)

Она была человеком энциклопедических знаний — читала с 5 лет, русскую литературу знала как никто другой — цитировала по памяти и редко когда ошибалась. Легко переводила с французского и итальянского — как-никак училась, пока не выгнали (в 1969 году) за организацию подпольной антисоветской студенческой группы и, главное, за брошенные ею с балкона Большого театра антисоветские листовки (5 декабря 1969 года — в день брежневской Конституции), в институте иностранных языков им. Мориса Тореза.

Она была категорична, резка в оценках, не знала полутонов. Она была по-своему гениальна , отторгала и одновременно притягивала к себе самых разных людей. Она была единственной в своем роде, исключительной, непохожей ни на кого вокруг. Она была и останется великим борцом за свободы человека и за счастье своей непутевой, как она считала, Родины.

Валерия Ильинична Новодворская, 17 мая 1950, Барановичи – 12 июля 2014, Москва.

Евгения Альбац