Как я разлюбил иудаизм и начал его бояться
С первого по четвертый класс я проучился в строгой ортодоксальной дневной школе в Лос-Анджелесе. Возможно, наши более набожные родственники считали нас «религиозными лайт» , но в глазах моих светских и антиклерикально настроенных приятелей в средней школы в Иерусалиме я вполне тянул на будущего раввина.
В конце концов я ушел из дома и, хотя я уже более не соблюдал заповеди, иудаизм был по-прежнему мне дорог. В спорах о религии, которые вели мои сверстники, я чаще оказывался на стороне защитников веры. Как сказано в Книге Притчей: «Пути ее – пути приятные, и все стези ее – мирные», — повторял я, несмотря на то, что со временем лишь укреплялся в моих сомнениях.
Я был убежден, что демократический, либеральный, эгалитарный, толерантный и просвещенный Израиль по определению будет еврейским, и наоборот. Идея передать решение таких вопросов, как браки и разводы, в руки ортодоксальных раввинов представлялось мне разумной ценой, которую можно заплатить во имя сохранения единства еврейского народа и укрепления внутренних сил нового государства.
Но с тех пор Израиль, как и весь мир, изменился; изменился и я. То, что казалось разумным компромиссом в первые годы существования Израиля, теперь, в 2018-м, в радикально изменившейся стране, представляется нестерпимым оскорблением здравого смысла и правил элементарной порядочности.
Задолго до принятия закона о нацхарактере государства, Израиль уже назначил целые группы населения гражданами второго сорта. Сегодня сотни тысяч неевреев, полуевреев, лиц, которые, согласно подозрениям, рождены вне брака, те, кто прошел реформистский гиюр, члены ЛГБТ сообщества и те, кто собирается вступить в смешанный брак, — все они не желают увидеть на своей свадьбе неизвестного раввина, который сочетает их браком в соответствии со странными галахическими обычаями, как того требует закон. Вы не можете здесь жениться, говорит им Израиль. Пощите себе другое место.
Я больше не захожу в синагоги, в которых мужчины отделены от женщин, разве только когда этого требуют неизбежные семейные обстоятельства. Отношение иудаизма к женщине вполне описывается словом «шовинизм», и все усилия обелить подобный подход, превознося женщину как царицу семьи и исполненную добродетелей скромную девицу, напоминают мне о белых жителях американского Юга, которые будут доказывать вам, что с точки зрения безопасности, стабильности и благополучия было бы лучше, если афроамериканцы оставались рабами.
То же самое относится к галахическим постановлениям касательно геев, неверующих, атеистов и так далее. В мире сохранилось всего несколько стран, в которых столь примитивные воззрения становятся официальной политикой правительства. Например, Иран и Саудовская Аравия.
Изоляцизм ультраортодоксов в значительной степени несет ответственность за раскол между Израилем и американскими евреями. День за днем израильские политики и раввины издеваются над верой последних и ставят под сомнение их еврейство. Мы в Израиле привыкли к тому, что раввины разъясняют нам, что евреи возвышаются надо всеми народами, что женщины по своей природе слабы, что ЛГБТ — извращенцы, палестинцы — преступники, левые – вероломные предатели. Они убеждены в своем праве рассказать всем, кто готов слушать, что мы ощущаем себя властелинами мира. Израильтяне пренебрежительно относятся к реформистским и консервативным раввинам за пропаганду таких ценностей, как человеческое достоинство, социальная справедливость и «Тиккун-олам» — стремление сделать мир лучше, о которых их израильские коллеги почти не вспоминают.
Израиль воспринял иную, куда более надменную и воинственную версию иудаизма. Религиозно-националистическое безумие, охватившее в 1970-е годы сторонников поселенческого движения «Гуш Эмуним», давно пустило метастазы, заразив религиозных сионистов, ультраортодоксов, заворожило светских националистов и проникло в политику и СМИ. Роковой союз религии с национализмом дал нам поселения, еврейский террор, атаки на самый принцип верховенства закона, борьбу за подавление прав человека, изоляцию, заносчивость и высокомерие по отношение ко внешнему миру и расизм. Так религия превратилась в главного мастера маркетинга оккупации.
Бурные споры, вызванные в последние дни дискриминационным законом о суррогатном материнстве и шовинистическом законе о нацхарактере государства, являются тревожным напоминанием о том, каких чудовищных успехов добился религиозно-националистический альянс. Время работает против нас. То, во что я верил в детстве, трансформировалось в нечто, представляющее реальную угрозу моей семье, моей системе ценностей, моей стране и мне лично.
Я любил иудаизм. Теперь я его боюсь.
Хеми Шалев (Chemi Shalev), Haaretz