Человек мобильный
Как свободен современный человек? Его «свобода» имеет несколько измерений соответственно различным уровням интеграции общества. Во-первых, наиболее фундаментальная свобода, необходимая для существования любой формы жизни, превосходящей растительную, — свобода передвижения, позволяющая «осваивать и видеть мир»; во-вторых, «свобода конкуренции за место в общей экономике»; в-третьих, свобода конкуренции «за место и статус в социальной иерархии» и, наконец, «свобода самовыражения», где основным ее ограничителем являются традиции и нормы морали. Видно, что в основе всего многообразия свободного проявления личности полагается ее освобождение от насиженного места. Освобождение от локалистских традиций знаменует наступление современного общества и самый для него характерный тип свободного человека — человек мобильный.
Передвижение перестает быть делом коллектива. Оно перестает быть переселением народов, племен. Миграция демократизируется и индивидуализируется все в большей и большей мере.
К тому же индивидуализированное передвижение все больше интенсифицируется и глобализируется, общество массового потребления предполагает и массовое потребление пространства, массовую индивидуализированную мобильность. Это налагает целый ряд новых ограничений на свободу мобильности, изменившийся (индивидуализировавшийся) характер миграции потребовал социальной регламентации и осмысления в виде понятия «свобода передвижения». Новая мобильность — это «демократичная мобильность». Когда все свободны перемещаться в любом направлении и имеют возможность осуществлять эту свободу, все более непредсказуемыми становятся миграционные процессы, движение захватывает самые разные области социального, превращая всех нас в невольников движения. Более того, скорость перемещений такова, что мигранты не успевают ассимилироваться на новом месте.
Глобализация же не дает удалиться от собственных границ настолько, чтобы быть полностью оторванными от своего дома, от старого мира. Возникает своего рода глобалистский парадокс: невозможно окончательно пересечь ни одну границу и оказаться вдали от дома, освободиться окончательно от локалистских традиций; в тесно взаимосвязанном мире все границы близко.
«Освобожденный» от дома мигрант в условиях нового социального порядка становится космополитом и смотрит на свой прежний (да и новый) мир, дистанцируясь от него, — как чужой. В этих характеристиках чужака улавливается и некая опасность, исходящая от вторжения «более цивилизованного и разумного», поскольку изначально, со времен миграций племен и целых народов, миграция — это вторжение, столкновение, нечто сродни войне.
В современных обществах, где передвижение стало частным делом, обыденным процессом, это изначальное чувство опасности сохраняется и даже усиливается по мере увеличения количества мигрантов. Из глубин «коллективного бессознательного» поднимается «племенное» (стадное) чувство, борьба за выживание как неизменный социальный инстинкт, укоренившийся со времен миграций целых народов и племен, завоеваний и переселений.
Свобода передвижения в пространстве означает освобождение от пространства: перемещающийся одновременно находится и не находится в данном месте в данный момент времени — иными словами, он находится в состоянии неопределенности, неопределенность же означает наличие выбора, ассоциирующегося, как правило, со свободой, но и с риском.
Но свобода имеет своим источником как движение, так и пространство. Если речь идет о свободе передвижения в пространстве, то значение приобретает и характер самого пространства, не просто протяженность, дающая возможность перемещения, но поверхность перемещения (море, горы, лес, равнина). Само по себе обширное пространство может оказаться сдерживающей силой, западней, местом пленения и блуждания. Так, в знаменитом «Анабасисе» Ксенофонта самой эмоционально сильной можно считать сцену, когда заброшенные вглубь Малой Азии и проблуждавшие там более года греческие наемники взбираются на холм, видят наконец море и радостно кричат «Море! Море!», осознавая свое освобождение от этих бескрайних просторов и возможность вернуться в желанное место — домой. Эти крики освобождения вполне сродни тем («Земля! Земля!»), которые вырываются у мореходов, после длительного плавания увидевших кромку берега.
Или более привычный для современного человека парадокс, когда наиболее мобильные и легкие на подъем имеют больше шансов (по сравнению с менее путешествующими) оказаться обездвиженными на долгое время и запертыми в помещении аэропорта или вокзала. В таких ситуациях более явственно проступает структура этой свободы передвижения — сам по себе путь, его протяженность и длительность, необходимость его преодоления не воплощают свободу; «свободным» более всего путешественник чувствует себя (и является) в моменты отрыва от привычного места, от точки отсчета пути, и в момент прибытия на место назначения; чередование этих моментов и задает ритм свободы.
Светлана Баньковская