И все-таки… (дискуссия)

Открытое письмо Шимона Маркиша М.А.Пархомовскому

Многоуважаемый и дорогой Михаил Аронович!

Позвольте мне публично и печатно выразить Вам искреннее восхищение Вашим энтузиазмом, энергией и неистощимым трудо-любием, равно как и плодами, которые эти качества принесли, – завершившейся серией «Евреи в культуре Русского Зарубежья» и вновь начатой «Русское еврейство в Зарубежье». Я тем более обязан Вам этим объяснением, что поначалу сомневался в целесообразности всего замысла в целом и не скрывал от Вас своих сомнений. Но материалы Ваших томов (я бы назвал их «альманахами»), безус-ловно, интересны, и в этом их оправдание и «смысл существования», если перевести на русский французское raison d’être. Их с удоволь-ствием и с пользою для себя, а наверное и для других, читают даже те педанты, которым Ваши издания представляются недостаточно научными. Что уж говорить про читателей обыкновенных, попросту любознательных, которых, в любом случае, – большинство?

Но только того ради, чтобы поздравить «победителя», выходить перед публикой не стоит. И смысл моего письма не в поздравлениях и не в похвалах, а в сомнениях, прежних и новых, которые мне хотелось бы предложить для обмысливания и обсуждения.

Главным из прежних сомнений было то, что предложенная тема относится в значительно большей мере к истории русской эмиграции, нежели к евреям, их культуре и различным аспектам их истории. Ваш успех этого сомнения не разрешает и не отменяет, как мне видится. Интересно? Полезно? Поучительно? Вне всякого сомнения! Каким-то боком, какой-то гранью входит и в Jewish Studies (увы, русского адеквата не подберу), – Вы это доказали, согласен. Но ведь даже Марк Вишняк, написавший биографию Хаима Вейцмана, при- надлежит той главе в летописи российской эмиграции, которая зовется милюковскими «Последними новостями» и «Современными записками», и в этом ничем не отличается от своих безупречно русских этнических и конфессионально друзей и единомышленников.

Я не стану входить в подробности и называть другие имена: не рецензию я пишу, но пытаюсь лишь сколько-нибудь прояснить (и даже не столько для других, сколько, раньше всего, для себя самого) головоломную проблему принадлежности. Она становится еще мучительнее в Вашей новой серии. Мучительнее потому, что обобщение: речь теперь идет не о «вкладе» евреев в русскую культуру за пределами России, но о русских евреях в новой диаспоре, в новом рассеянии, в качестве метрополии ощущающем не «Землю Обетованную», а «Землю Русскую», не Иерусалим, а Москву с Петербургом–Ленинградом–Петербургом. Но существует ли она, эта общность, эта община, эта группа, назовем как угодно, – русское еврейство за границей? Или мы заблуждаемся, даемся в обман, применяем ненадежные, неверные или попросту устаревшие критерии?

Конечно, эти вопросы стали складываться давно и исподволь, но требовательную четкость приобрели над страницами второго выпуска (тома) – «Русские евреи в Великобритании». Они требуют ответа тем настоятельнее, что условия еврейского существования (еще раз воспользуюсь худо переводимым французским выражением, на сей раз la condition juive) повсюду, включая Израиль, осложняются, суровеют, и, если, душевного спокойствия ради или по иной любой причине, уклониться от прямого взгляда в глаза правде, можно оказаться неподготовившимися и потому безоружными перед новыми катаклизмами. Итак – не щадя ни себя, ни предмета своих тревожных мыслей…

Конечно, и в XIX столетии, и раньше, и позже беженцы и переселенцы инстинктивно сбивались в кучки и кучи по признаку землячества. Это были общины, следовавшие тому или иному типу ритуала (нусаху), или нерелигиозные объединения земляков, расплодившиеся за последние полвека не только в Израиле, но и по другую сторону Океана. Однако же эти малые структуры, как социальные, так и идеологические, преимущественно религиозные, представляются разрозненными кусочками смальты, которые в общую мозаичную картину не складываются. Они также не складываются в общую картину под титулом «русское еврейство за пределами Российской / Советской империи», как не складывается панорама «хасидизм» из разнородных и разновеликих обломков некогда – двести с лишним лет назад – единого движения. И главный виновник – время. Это оно отдалило, оторвало детей и внуков от традиций отцов и дедов и продолжает если не разрушать традицию, то опустошать ее, лишать содержания.

Ветвь большой, именитой и богатой англо-еврейской семьи, с корнями в Багдаде и Александрии, с родственными связями чуть ли не по всей Европе. Спрашиваю мальчика, ходит ли он на занятия постбар-мицва. Он смотрит на меня, как на лунатика, в лучшем случае – как на скверного шутника: «Да ты что?! С тех пор как отпраздновали бар-мицва, я и в синагогу-то только заглядываю, чтобы отцу неприятностей не доставлять» (отец входит в руководство местной общины). Нет, мальчик – не атеист и не бунтарь, он женится на еврейке, и жена будет зажигать свечи по субботам, т.е. по вечерам в пятницу, встречая субботу, и сын их получит религиозное воспитание и «взойдет к Торе» на совершеннолетие, но никакой особой солидарности с «прихожанами» и обрядом Португальской (сефардской) синагоги в Лондоне, к которой принадлежали четыре или пять поколений его предков, у него нет… Один из персонажей и авторов Вашего тома, Имэньюэл Литвинофф, обронил мимоходом: «…мы были не столько другой расой, сколько другим классом…» Я думаю, этот социальный подход к своей еврейской самоидентификации отличает не только нищенское лондонское гетто (в прошлом), но и богатые еврейские кварталы (сегодня).

Но и социально неблагополучным, и вполне обеспеченным было от чего отказываться, отходить, отворачиваться. Какие-то элементы еврейской цивилизации перепали от старших, от окружающей среды не только вторым, но и первым. А наши с Вами бывшие соотечественники, проскользнувшие в туманный Альбион? Все три поколения – деды, к которым, что греха таить, принадлежим и мы с Вами, отцы и дети? Да и прадеды, поскольку в числе персонажей попадаются и они?

Прежде чем перейти к «нашим», два слова о «туземцах». Как ни любопытен и ни поучителен Литвинофф, он к Вашей теме не относится: он уже, во всяком случае, не русский еврей, а английский! Англичанин в первом поколении, он сознает и принимает свое происхождение от восточно-европейских евреев, но решительно не идентифицирует себя с ними, напротив, настаивает на том, что «с детства ощущал себя англичанином». Еврея в нем пробудил антисемитизм – по широко известной нам, российским евреям, модели «синдром Тувима», о которой так упорно и при всяком удобном, а то и не совсем удобном случае напоминал нам Илья Эренбург: не та кровь, что льется в наших жилах, объединяет, а та, невинная, что льется из жил. «Синдром Тувима» работал безотказно повсюду, под любыми широтами, или, скажем лучше, почти безотказно – бывали все же и исключения, срывы.

Но стоит ли, можно ли относить к исключениям занятную исповедь Зиновия Зиника? Сперва он вроде бы объясняется в верности местным, английским стало быть, или, возможно, великобританским традициям, ссылаясь на общеэмигрантский опыт и, видимо, забывая слова Жаботинского, брошенные энтузиастам ассимиляции: «Эх вы, патриоты чужих отчизн!» Но затем исповедуется в ненависти ко всему еврейскому, кроме ему одному, Зинику, известных, но так и не обозначенных сторон. «Вопрос о моем происхождении воспринимается мной как завуалированное оскорбление <…> Я не хочу быть таким, каким меня хотят видеть те, к кому у меня нет ни гроша ни физической, ни метафизической симпатии <…> У меня нет никаких сантиментов по поводу пасхального "Исхода из Египта". География исхода для меня – это аэропорт Шереметьево». И еще: «Какое отношение мои предки имеют к палестинским баранам?» И еще, с намеком на Лермонтова: «Я – еврей, но я – не ваш, я – другой…» (какой именно – остается гадать). Снова выходит по Жаботинскому, и трудно себе представить, чтобы эрудит Зиник не читал прославленного фельетона «Четыре сына»: «Второй мальчик – “нахал” – сидит, развалясь, заложив ногу на ногу, иронически скалит зубы и спрашивает: Что это у вас за курьезные какие-то обычаи и воспоминания? Пора бы давно забыть старые глупости!»

Я не намерен вступать в какие бы то ни было объяснения с Зиником, тем более что и Жаботинский не советует даже пытаться притупить оскаленные зубы «второго мальчика». Но я решительно не понимаю, как этот ренегат, вне зависимости от того, остался ли он «лицом без религии» или обратился в буддизм, мусульманство, православие или еще что-нибудь, как, повторяю, этот ренегат, ибо другого определения для него нет, попадает у Вас, дорогой Михаил Аронович, в категорию «русский еврей». Тогда уж исключите из нее не только Аарона Штейнберга, но и сэра Айзайю Берлина, и многих иных сознательных евреев; под «сознательными» я имею в виду тех, религиозных или нет – безразлично, для кого их еврейство было сущностно, или, если Вы предпочитаете, экзистенционально важным. Я думаю, что весь список «героев» этого тома нуждается в существенном сокращении. Не стану перечислять своих кандидатов на исключение, но, Бога ради, каким боком к Вам попадает Георгий Адамович?

Каверзного вопроса: кого и на каком основании Вы причисляете к «русскому еврейству в зарубежье»? – успех Ваших публикаций, повторяю, не отменяет. Неужели Вы следуете расовым критериям в германском или советском варианте или же принципам халахи, талмудического права?

Вот какого рода сомнение продолжает меня грызть, и мне бы казалось правильным и полезным вынести этот вопрос на открытое обсуждение.

С уважением самым искренним,

Шимон Маркиш

Будапешт, 4 марта 2001

____________________________

* Мы благодарим проф. В.Береловича, который в своем предисловии к основной части книги сказал несколько слов и по поводу настоящей дискуссии. Таким образом, у нас есть еще одно мнение по этому поводу, которое может рассматриваться как часть дискуссии.

* * *

Письмо Марка Раева

21. III. 01

Дорогой Михаил Аронович,

Ваше письмецо и копию письма Ш.Маркиша я получил накануне отъезда в Европу, где я пробуду несколько недель. Так что откликаюсь сразу.

Как Вы можете легко догадаться на основе нашей переписки, я целиком согласен со всеми замечаниями Маркиша (и доволен, что он подтверждает мое мнение о непричастности Адамовича к русско-еврейской интеллигенции).

Конечно, Шимон Маркиш высказал свои соображения исключительно литературно-изящно и красноречиво – в этом отношении я не могу и мечтать о том, чтобы быть на его уровне. Но мне всегда казалось, что к проблеме культурного вклада того или другого человека или группы нельзя подходить с этнически-расовой точки зрения. Но это именно точка зрения, на которой основана Вами задуманная и столь успешно реализованная серия публикаций.

Почему же я тогда в ней участвовал? Я себя не считаю (и меня обыкновенно не считают) евреем ни по вере, ни по языку, ни по культуре, ни по еврейскому закону, ни по паспорту. Только по категориям Нюрнбергского закона. А участвовал я потому, что считаю желательным ознакомить как можно больший круг людей (и в частности, бывших граждан Советского Союза) с культурными достижениями и ролью русской эмиграции 1918–1940 гг., независимо от религиозных, этнических или классовых признаков того или другого лица. И, как мне кажется, в этом плане состояла роль тех лиц, которые попали в поле зрения Вами издаваемых сборников.

Несомненно, всякая категоризация человека по формальным, внешним признакам произвольна. Поэтому и получаются недоразумения или ошибки. Единственный «объективный» фактор – это культура, в особенности когда человек отдал свою умственную и творческую энергию служению той или другой культуре – будь она его по рождению, по случаю или по обстоятельствам его биографии.

Думаю, что самая углубленная и широкая дискуссия по этому вопросу особенно желательна, когда основные понятия и всемирная обстановка производят большую (и вредную) путаницу в умах.

С наилучшими пожеланиями и приветом,

Ваш Марк Раев

* * * 

Ответ М.Пархомовского

Дорогой Шимон Маркиш, прежде всего, благодарю за Ваше искреннее письмо, письмо-раздумье о сотворенных нами книгах. Оно, безусловно, поможет в нашей дальнейшей работе, и высказанная Вами критика будет учитываться при отборе материалов для публикаций.

Ответ на Ваши конкретные замечания придется начать с некоторых наших убеждений, которыми мы руководствуемся в работе.

Раса и национальность – в основном понятия антропологические, биологические, и такое представление об этих понятиях не может быть изменено, как бы ими ни манипулировали Гитлеры-Сталины или идеологи, утверждающие, например, мессианское предназначение своей нации, или представители народа, верящего в избранность Богом своего народа. Для нас еврей – человек, у которого родители или один из родителей* евреи (оставим в стороне вопросы, возникающие при более сложном происхождении). Национальность – такая же данность, как цвет зрачков, дактилоскопический рисунок, группа крови (см. дискуссию в IV томе ЕВКРЗ, а также предисловие редакторов-составителей к обсуждаемой нами книге).

Меня со школьных лет интересовал вопрос о вкладе в русскую культуру немцев (начиная с допетровских времен) и французов (недавно встретил эту же мысль у М.Геллера – он высказывался о необходимости научной оценки роли французов-гувернеров). И если бы мы занялись этими вопросами, никто, уверен, не оспаривал бы наше право называть немцев (даже, что было нередко, влюбленных в Россию) немцами, а французов французами.

Наше поколение (и, насколько мне известно, оно в этом вопросе не было оригинальным) узнавало о своей национальности, о национальности детей / людей, с которыми их сталкивала жизнь, в раннем детстве как об определенной данности, факте, так же, как о возрасте, семейном положении соседей, их специальности и т.п. Эти знания были достоянием не только одесситов, как правило, не антисемитов (я вырос в этом городе), но и тбилиссцев, говорят, вообще лишенных национальных предрассудков.

Почему так много разговоров вокруг еврейской национальности? Да простят меня правоверные евреи, но мы пишем по-русски и я скажу по-русски: еврейство – это крест, нередко тяжкий, и нести его не каждому под силу. Отсюда всякие уходы от еврейства, прямые и косвенные, практические (со сменой вероисповедания и/или документов) и с подведением теоретической базы: у меня, мол, другая культура, другая цивилизация, другое призвание, другая самоидентификация. Все эти понятия относятся к иным сферам – образования, воспитания, места жительства, среды, менталитета, психологии и т.д. Эта теоретическая база в лучшем случае вызывает улыбку, напоминая платье голого короля: спроси любого мальчика (добавлю еще одного к нашей дискуссии) в нашем довоенном одесском дворе, кто по национальности дядя Витя из 5-й квартиры или тетя Оля из 19-й, и он, удивившись неосведомленности вопрошающего, тут же ответит: «еврей» и «русская». Поэтому мне вообще наш спор кажется надуманным, оторванным от действительности, схоластичным.

В течение всего двухтысячелетнего галута деятельность евреев была неразрывно связана с культурой народа, на территории которого они жили. Разве можно отделить Рамбама от арабской философии, Гейне – от немецкой лирики, Пруста и Кафку – от новаторской европейской культуры, Василия Гроссмана – от вышедших из «Шинели» Гоголя (извините за штамп)? Все это Вы знаете лучше меня, и поэтому очень странно, что Марк Вишняк, автор книги о Хаиме Вейцмане (он славен далеко не только этим – Вишняк еще многие годы боролся за права евреев в России, а в эмиграции стал одним из первых международных авторитетов по проблеме нацменьшинств), подпал под Вашу критику как слишком много сделавший для русской культуры и ставший таким образом неподходящим героем для наших книг (?!).

Лучшего примера, чем Марк Вишняк, для нашей дискуссии нельзя было и придумать. Он – типичный интеллигент русско-еврейского происхождения, сделавший очень много для обеих культур, на которых вырос. И недоумевать по поводу его участия в милюковских «Последних новостях» – самой прогрессивной эмигрантской газете или в «Современных записках» – гордости Русского Зарубежья так же, мне кажется, неуместно, как упрекать, скажем, Рамбама в том, что он был придворным врачом Салах-ад-дина, который, подобно Милюкову, хорошо относился к евреям, но евреем не был.

Исходя из Ваших рассуждений о Вишняке, Эйнштейн, шефствовавший над Еврейским университетом в Иерусалиме, почетный президент Всемирного союза ОЗЕ и пр., для того чтобы стать полноценным еврееем, должен был просить индульгенцию за разработку теории относительности, а Хавкин, потративший многие годы труда и свои немалые деньги на традиционное еврейское образование, – замаливать грехи в том, что спас человечество от холеры и чумы! Нет, Вас, дорогой Шимон Маркиш, явно какой-то мракобес попутал.

Среди евреев галута очень распространен комплекс неполноценности, и они нуждаются в самоутверждении. У многих евреев, выросших в галуте, существуют элементы антисемитизма и самоненависти (в частности, этим можно объяснить некоторые малоприятные для нас высказывания З.Зиника). И в этом аспекте наши книги – не только знания, но и психотерапия.

Распространенность антисемитизма и просто ложного представления о евреях – также прямой стимул для нашей работы. Мы должны знать свою историю, знать о непропорционально большом вкладе своих сородичей в строительство европейской цивилизации, знать о решающей роли русских евреев в возникновении Государства Израиль.

Сложнее Ваш вопрос о том, существует ли русское еврейство за границей как общность. С нашей точки зрения – да. Мы называем эту общность социоэтнической (подробнее см. в нашей вводной статье к I/VI/ тому). Русских евреев объединяют общие географические и национальные корни, язык, принципы воспитания и образования, круг ценностей и интересов. Конечно, среди нас есть и большой спектр отличий в мировоззрении и круге интересов, но эти отличия не столь глубоки, чтобы вызывать непонимание, каковое бывает между представителями одного и того же народа (например, между ортодоксальными евреями и евреями-атеистами, не придерживающимися традиции; между русскими крестьянином и интеллигентом – см. рассказ Чехова «Новая дача»).

Вы предрекаете недолговечность подобных сообществ. – И государства умирают, что уж говорить об эмигрантских сообществах! И если, начиная нашу серию книг, мы также предсказывали выехавшему русскому еврейству недолгую жизнь (см. наше предисловие к 1-му тому), то теперь ситуация изменилась. Наши ряды во всех частях света постоянно пополняются. СМИ на русском языке приобретают все больший удельный вес. Все большие распространение и признание получают идеи и дела наших земляков (сужу по Израилю). Я не измерял, но, думаю, что в интернете русский язык занимает далеко не последнее место. Нашим гастролирующим русскоязычным звездам (музыкантам, певцам, Игорю Губерману, Дине Рубиной) рукоплещут огромные аудитории во многих странах мира.

«О туземцах». Говоря об Эммануэле Литвинове, Вы юридически правы – он родился в Англии. Но вырос в условиях типичного восточно-европейского гетто и всю сознательную жизнь боролся за права советских евреев. Как я узнал уже после публикации нашей книги, выпускавшийся им журнал «Евреи в Восточной Европе» вручался каждому члену английского парламента, каждому влиятельному лицу Англии и, кроме того, распространялся в Европе на французском языке. «То, что мы с Вами сейчас можем разговаривать, – сказал благодаривший меня за II(VII) том мистер А., сотрудничавший с Литвиновым, – в этом его большая заслуга». Кроме формальной, юридической правоты, есть еще другая. Во всяком случае, уверен, – суд был бы к нам не очень строг за включение Э.Литвинова в число героев книги.

Мельком мы уже высказались о предмете Вашей главной критики – известном эссеисте З.Зинике. Ваш гнев вполне понятен, но, согласитесь, выглядит несколько странным, чтобы не сказать смешным, Ваше утверждение, что он не может быть зачислен в категорию «русский еврей». Зиник – еврей, родившийся в России, и этих двух фактов никак нельзя изменить, не превратившись в щедринского героя, требовавшего закрыть Америку.

Для Вас, наверное, не секрет, что евреи, как все другие народы, состоят не только из ангелов (это уже не про З.Зиника). И, наверное, будет справедливо, если мы будем периодически помещать на страницах наших книг не только героев, которыми гордимся. Например, мы были бы рады последовать совету одного нашего американского корреспондента и опубликовать материалы о русско-еврейской мафии в США.

Затеянная нами дискуссия представляется нам в какой-то степени анахроничной – поднятые вопросы уже неоднократно обсуждались. Нам кажется, что настало время поговорить о вновь возникающих проблемах меняющегося русско-еврейского мира.

В их числе: огромный рост русских евреев в зарубежье – их количество в настоящее время измеряется миллионами; отсутствие у этого еврейства сколько-нибудь настоящего центра (созданный нами – без какой-либо материальной поддержки – практически не смог стать таковым); таяние когда-то ведущей восточно-европейской еврейской диаспоры; появление за рубежами России большой русской диаспоры. Последняя, складывающаяся в тех же местах, где поселились русские евреи, не может не вступать в какие-то отношения с уже существующими русскоязычными еврейскими сообществами. И, нам думается, что эти отношения на чужбине становятся более тесными и дружественными. Укреплению связей между русской и русско-еврейской диаспорой способствует игнорирование последней упомянутыми Вами непереводимыми Jewish Studies.

В рамках такой дискуссии желательно поговорить о будущем: по какому пути пойдут евреи–выходцы из России на новых местах жительства и какой из этих путей следует пропагандировать и поощрять? Нужен ли им предлагаемый нами культурный и национальный центр? Нужна ли будет евреям религия? Еврейская традиция? И если да, то какое место в их жизни они займут?

В любом случае мы с оптимизмом смотрим в будущее. Залогом этого оптимизма являются растущие завоевания своего места под солнцем, внедрение своих идей и реализация своих знаний репатриантами в Израиле.

Если жизнь позволит заняться 4(9) томом, давайте откроем в нем дискуссию на эти темы.

Полностью разделяю Ваше мнение о необходимости подобных открытых обменов мнениями для пользы дела и поэтому еще раз благодарю Вас за инициативу в настоящей дискуссии.

С большой симпатией и большим уважением,

Апрель, 2001 М.Пархомовский (Бейт-Шемеш).

_____________

* Заодно отвечаю на Ваше недоумение по поводу Адамовича: он, как и второй «Белинский» Русского Зарубежья – Ходасевич, был сыном еврейки.

* * *

Письмо Дмитрия Гузевича

Глубокоуважаемый Шимон Маркиш,

Хотя Ваше открытое письмо адресовано М.А.Пархомовскому, позволю себе как соредактор настоящего издания и как историк, профессионально занимавшийся генеалогией, также принять участие в дискуссии.

Несмотря на глубокое уважение к Вашим работам, могу констатировать, отталкиваясь в первую очередь от Вашего эссе «О российском еврействе и его литературе»1, что наши взгляды на проблему принадлежности диаметрально противоположны.

Ваше письмо подкупает искренностью и вместе с тем какой-то растерянностью. Допускаю, что эта нотка растерянности как раз и может быть вызвана успехом издания, основанного на совершенно ином, чем у Вас, понимании «головоломной проблемы принадлежности».

Ключ к разногласиям, на мой взгляд, таится в предпоследнем абзаце – настоящем крике души (сознательно не беру другие спорные позиции): «Неужели Вы следуете расовым критериям в германском или советском варианте или же принципам Галахи, талмудического права?»

Вопрос сей, понятный с эмоциональной стороны, с формально-логической содержит какую-то фантастическую терминологическую путаницу, которая, боюсь, ставит в тупик и Вас самого.

Нам нужны предельно точные границы, позволяющие эти явления вычленить из общего «шумового потока». И только тогда становится возможным их обсуждать. Речь идет о формальном подходе, против которого многие возражают. Но, увы, Его Величество ОБРАЗ здесь бессилен. Мы занимаемся научным, а не художественным познанием. И потому без формально-логических дефиниций нам не обойтись.

Итак, «расовые критерии» – сочетание крайне опасное, ибо идеологический довесок превосходит внутреннее содержание. Последнее, восходящее к понятию «раса», изучается антропологией, и для нас может иметь лишь опосредованное значение. Совсем иное явление связано с понятием «расизм» («расовые критерии в германском варианте»). К научному познанию оно не имеет никакого отношения (разве что в качестве объекта изучения). Однако этот политико-идеологический артефакт может принимать наукообразную форму и использовать, надергивая, препарируя и смешивая данные из области антропологии, этнографии, культурологии.

Что касается «расовых критериев в советском варианте», то в сколько-нибудь завершенной форме советская идеология знала лишь социальный расизм. На официальном уровне ксенофобия не выходила за этнокультурные и генеалогические границы.

Но ведь издания М.Пархомовского как раз и отличает этно-культурный подход с учетом генеалогических данных. Поэтому лишь здесь Вы попадаете в точку, причем по сути, а не по формулировке, ибо ни о каких «расовых критериях» в сборниках ЕКРЗ речь в принципе не идет. И уж тем более «в германском варианте». Требуется чрезвычайная осторожность в подборе слов, ибо последний феномен не только страшен по своему прямому воздействию, но опасен и по обратному при использовании в качестве ярлыка.

Понятная боязнь любого порядочного человека иметь причастность к расизму накладывает своеобразное табу на использование антропологических данных в социокультурных, а то и в этно-исторических исследованиях. В результате целые группы явлений оказываются вообще вне сферы исследования.

Остановимся на самом спорном подходе – генеалогическом2 и покажем, что перед нами не фикция, а реалии.

Во-первых, надо избавиться от иллюзии, что за функционирование генетической памяти ответственна исключительно «биология» («зов крови»). Эта иллюзия как раз и позволяет навешивать ярлык «расизма» или «расовых критериев» на любые попытки выявить предков еврейского происхождения. С сожалением должен заметить, что здесь Ваша позиция, дорогой профессор Маркиш, по формальным признакам совпала с позицией советских теоретиков антисионистской борьбы. Последние просто исходили желчью, издеваясь над поисками еврейских корней и доказывая ненаучность «расовых критериев». И поэтому, ради Бога, не примите на свой счет некоторые из моих полемических пассажей, направленных против теорий, рожденных в советскую эпоху.

И, во-вторых, не надо забывать, что ни одна этническая группа не живет в глухой изоляции (где-нибудь на Марсе). Все они существуют на Земле в тесном соседстве друг с другом. И уже в силу этого испытывают воздействие как внутренних факторов, или внутреннего давления, так и внешних. Ну, а отсюда два очевидных вывода:

1. Внешнее давление столь же имманентно для любого неизолированного этноса, как и внутреннее;

2. Внешнее давление, в какой бы из своих форм оно ни выступало (от ксенофобии до интернационализма, от борьбы за «жизненное пространство» до конкуренции на рынке, от религиозных противоречий до экономических), будет существовать столько же, сколько будут сосуществовать сами этносы. Причем утверждать, что наиболее радикальные формы этого давления исчезнут со временем, мы не можем, ибо до сих пор история такого не знала. Другой вопрос, что цивилизация постепенно вырабатывает механизмы ограничения его самых крайних проявлений.

Но в любом случае у нас все основания утверждать, что реакция окружения (внешнее давление) на этнос возникает с его рождением и окончательно исчезает с исчезновением причины, ее вызвавшей, то есть самого этноса. При этом антисемитизм – лишь одна из форм реакции на еврейство.

А посему, если многие проблему собственной принадлежности решают, отталкиваясь именно от указанной реакции, это не менее основательно, чем если бы в основе самоидентификации лежала личная приверженность традициям.

Вопрос для разминки: можно ли считать евреем человека, у которого евреем был дедушка с отцовской стороны (рискую получить проклятие и от «антирасистов», и от сторонников «талмудического права», учитывающих такую связь лишь по женской линии)?

Пример: одна моя «родня по юности»3 – в ту эпоху девочка из номенклатурной, благополучной, в меру антисемитской и русофильской семьи – сменила в начале 90-х Петербург на Иерусалим именно благодаря наличию подобного деда. Ее дети, сейчас заканчивающие школу, прекрасно говорят на иврите, а ее внуки будут обрезаны. И все потому, что их предок в пятом поколении был евреем. А мой друг из этой же компании – наполовину еврей, на четверть швед – выбрал Стокгольм.

Слышу возмущенные возгласы: их отъезд никак не связан с происхождением. Согласен. Но вот конечные пункты их эмиграции определяются именно им. Причем генеалогических данных оказалось достаточно не только для их личного выбора, но и для юридического решения проблемы. Кстати, происхождение определяло и имевшийся в их распоряжении круг возможностей.

Таким образом, перед нами некий социокультурный механизм, заставляющий людей в критических ситуациях сознательно возвращаться в этнокультурные сообщества, к которым принадлежал кто-то из их предков. Перед нами не биологическая, а культурно-генетическая память.

Существуют ли другие факторы, влияющие на ее механизмы? Да, конечно. Назовем еще пять (думаю, что их много больше), присвоив уже описанному название «фактор счастливой находки» (нужного предка, разумеется).

Три из них определяются внешним давлением:

1. Ономастический. Его ощущал в СССР каждый носитель еврейской фамилии, имени или отчества (именно поэтому Борухи становились Борисами, Мордухи – Максимами, Мойши – Михаилами).

2. Генеалогический (внешний). Сразу вспоминаются анкеты советской эпохи или списки общества «Память». Но сам принцип много древнее: вспомним генеалогии «новых христиан» (марранов), которые в течение столетий вели испанская и португальская инквизиции.

3. Добавим сюда также стоящий несколько в стороне антропологический фактор (Sic! Внимание, борцы с «расовыми критериями»!). В подтверждение его действия приведу примеры из личного опыта: достаточно ярко выраженная «еврейская» внешность моей жены служила причиной нескольких актов агрессии против нее на улицах Ленинграда на рубеже 80 – 90-х гг., а также на улицах Москвы в первой половине 90-х. А мой отец, из дворянской офицерской семьи, в котором нет ни капли еврейской крови, регулярно получал оскорбления на улицах за свой большой горбатый нос – память о прабабке-гречанке (это уже действие «народной антропологии»).

Все три перечисленных фактора не зависят от воли конкретного человека. Они присущи ему в силу рождения. И в критических ситуациях помимо желания этого человека они будут возвращать его к корням (хотя и не без ошибок). В том числе к еврейству, будь наш герой хоть записным антисемитом (вспомним злую шутку судьбы, которую та сыграла над Смирновым-Осташвили, по одной из версий покончившим с собой после того, как сокамерники приняли его за еврея).

А вот два других фактора связаны с личным восприятием:

4. Фактор детских воспоминаний. Любой человек хорошо помнит лакомства детства, еду, которой его кормили мама и бабушка, колыбельные, которые они ему пели, или сказки, которые рассказывали, портреты и альбомы фотографий, семейные предания и предметы, принадлежавшие дедам и прадедам: кто иконы, а кто семисвечники. Эта детская память сидит в нас очень глубоко, на уровне подсознания. И как бы мы ни старались ее заглушить, от нее не уйти, особенно к старости: «Созреваю или старею – / Прозреваю в себе еврея / Я-то думал, что я пробился. / Я-то думал, что я прорвался. / Не пробился я, а разбился, / Не прорвался я, а сорвался» (Борис Слуцкий).

5. Семейно-генеалогический (внутренний). Он может выступать и в качестве случайного открытия с шоковыми последствиями (вспомним Фета), и в качестве устойчивого семейного предания о собственных корнях. Я не удивлюсь, если вдруг выяснится, что тысячи евреев, нашедших убежище в Испании во время Катастрофы, обязаны своим спасением семейной памяти диктатора Франко, чей род берет начало от «новых христиан» (марранов).

Мы описали некоторые из факторов, оказывающих воздействие на механизмы культурно-генетической памяти. Как видим, здесь нет ни мистики, ни «зова крови» – все обыденно и рационально.

Какова продолжительность их действия? Думаю, такая же, как и для «биологической» генетической памяти: пять поколений, в ходе которых особые признаки окончательно рассеиваются, за исключением некоторых доминант (фамилия или семейные предания).

Не учитывая комплекса всех этих факторов, нам просто не понять мотивации действий того либо иного человека. Будут ли они все евреями? Нет, конечно. Но будут ли они связаны с еврейством, будут ли их еврейские корни влиять на их действия? Скорее всего, да. И уж тем более это касается тех, у кого евреем был один из родителей. Именно поэтому мы не можем обойти Адамовича, сына еврейки. Или Ходасевича, также сына еврейки, внука Брафмана (создателя «Книги Кагала», чью печальную славу перекрыли лишь «Протоколы сионских мудрецов») и правнука раввина. Когда биограф Ходасевича пишет, что его еврейские корни проявились лишь в выборе поэтов для переводов, то он, похоже, не отдает себе отчета в том, что описывает целую переводческую программу. И понять последнюю без знания генеалогии поэта невозможно.

А что если человек самым яростным образом отказывается от своего еврейства (т.е. является «ренегатом», по Вашему выражению), как, например, Зиновий Зиник? Но ведь отрицательная самоидентификация – это одна из форм проявления зависимости. И чем яростнее, тем сильнее. В этом смысле блюстители еврейской чистоты парадоксальным образом стоят на той же платформе, что и лица, отрицающие свою принадлежность к еврейству, несмотря на данные генеалогии: и те, и другие хотят поставить границу, обрубив – кто ветви, кто корни. А взаимопроникновение культур четких границ не имеет (в отличие от границ терминологических определений, о которых говорилось вначале.) Вместо них – спектральные переходы со множеством оттенков.

И пока человек чувствует необходимость подчеркивать, что евреем себя не считает, т.е. подчеркивать свой разрыв, он продолжает быть с еврейством связанным. Лишь его внуки, если им будут глубоко безразличны свои корни (манкуртизация) и нигде не придется оправдываться за свою фамилию или форму носа, смогут не вспоминать об этом. Отсутствие связи определяется не отрицанием, а полным равнодушием и забвением при такой же полной индифферентности среды.

В свете всего вышесказанного программа ЕКРЗ–РЕВЗ представляется чрезвычайно цельной и мотивированной: публикация исследований и свидетельств как о самих евреях в культуре русского зарубежья, так и о влиянии еврейства на эту культуру в целом, в первую очередь через персоналии. И здесь важно проследить самые тонкие связи и восстановить, насколько возможно, сеть «слабых взаимодействий» – один из ключей к пониманию творчества и менталитета, к положительной или отрицательной самоидентификации лиц, ко всем оттенкам спектрального перехода между культурами.

С самыми теплыми пожеланиями

28.4.2001. Paris Д.Гузевич

* * * 

Из писем Олега Коростелева (Москва)

…Письмо проф. Шимона Маркиша очень содержательно, и я присоединяюсь к Вашему решению его опубликовать. Определенная логика в его рассуждениях есть: в теме «евреи в русской культуре» акцент на культуре, а в теме «еврейство в зарубежье» центр тяжести смещается к еврейству. Для первой темы релевантно присутствие в культуре всех людей с еврейской кровью, от ортодоксально настроенных до полностью ассимилированных. Во второй теме существенно прежде всего еврейское начало, даже если оно проявляется в этнических русских. Вообще же проблема – кого считать евреем, а кого нет – до конца неразрешима, во всяком случае, примирить стороны вряд ли удастся. Но в очередной раз выслушать имеющиеся мнения по этому поводу небезынтересно.

4.05.01

* * * 

…Признаться, не очень понимаю, когда нацию трактуют по преимуществу как сознательную волю индивида. Действительно, американцем не так уж трудно стать, приложив к тому некоторые усилия, как, впрочем, и русским (я имею в виду, разумеется, не гражданство). Однако эти легко втягивающие в свой котел империи – скорее исключения. Гораздо труднее стать, к примеру, испанцем или англичанином, а японцем так и вовсе невозможно. Конечно, это мое личное мнение, которое никому навязывать не намерен, да и вряд ли можно его навязать в таких сложных вопросах, как самоидентификация. Хотя мнения других узнать всегда любопытно, в чем и вижу смысл подобных полемик.

Что же касается сборников или энциклопедий, то тут вообще всякие деления весьма условны. Вздумай кто выпустить сборник «Эфиопы в России», вряд ли обошлось бы без упоминания Пушкина, хотя сам он эфиопом себя вроде не считал и, возможно, обиделся бы. Однако разве не были бы по-своему правы и составители сборника? Другое дело, если бы они зачислили Пушкина в разряд североамериканских индейцев – тут налицо фактическая неточность. А собственное происхождение изменить мы не в силах, даже если коренным образом меняем свою биографию (язык, страну проживания, гражданство, национальную принадлежность). У Корженевского, можно сказать, получилось стать англичанином Джозефом Конрадом, однако обойдется ли без него книга «Поляки в Англии»? Даль и Фонвизин были русскими людьми (более русскими, чем многие россияне), оба родились в России, однако же их имена непременно всплывают в рассуждениях о датчанах и немцах в России. А в разговорах о русских шотландцах обязательно припомнят Лермонтова, хотя к тому времени, как он появился на свет, его предки уже два века жили в России. И это нормально. Ничего постыдного в любом происхождении не вижу, это и есть история. Скорее наоборот – мне меньше по душе, когда начинают темнить и стесняться прямо сказать, что француз (немец, голландец или москвич, римлянин) ты совсем недавний, а вообще-то выходец из Еревана или Кракова. Здесь есть какое-то неуважение к предкам. Конечно, и тут можно одними предками гордиться, а других презирать, но это как раз и будет означать признание неравенства рас.

Почему американцы предпочитают не обращать внимания на национальность соседей – понятно. Это гораздо проще, чем разбираться в тонкостях происхождения, да по нынешним временам и политкорректнее, и в быту удобнее. Однако историк или социолог скорее сам этот феномен будут рассматривать как один из возможных вариантов подхода к вопросу.

Разумеется, мне по большому счету совершенно безразлично, казах мой коллега, вьетнамец или уроженец Сибири. На бытовом уровне гораздо существеннее, кем он хочет считаться и какой храм (секту, салон, библиотеку) посещает. Но это именно по большому счету, а если хочется узнать человека чуть лучше, без происхождения не обойтись, лишь тогда многие его черты и наклонности становятся более или менее понятны.

Если человек не хочет говорить об этом – его право. Американцы, например, не любят настолько раскрываться и почти никогда не допускают даже друзей до таких глубин своей частной жизни. Но это и есть их национальная черта (если, конечно, американцев считать нацией) или, во всяком случае, одна из особенностей значительной части населения этой империи. В разговоре об американцах такую их особенность надо учитывать, но сути дела это не меняет. В США и половую принадлежность человека стараются не замечать, а замечающих, того и гляди, скоро будут обвинять в дискриминации. Но при таком подходе что вообще остается от живого человека? Ответ «уникальная личность» заведомо неприемлем, индивидуальность личности как раз и складывается, помимо всего прочего, из всех этих и многих других больших и малых особенностей.

24.08.01 О.Коростелев (Москва)

* * *

Письмо Андрея Васильева (С.-Петербург, 14 мая 2001 года)

Дорогой Михаил Аронович,

большое спасибо за то, что познакомили меня с открытым письмом Шимона Маркиша. Я безусловно присоединяюсь к его словам признательности и восхищения Вашим благородным трудом. Не знаю, каких «педантов» он имеет в виду, но мне Ваши издания как раз представляются очень органичным и естественным вкладом в российскую традицию историко-литера-турных альманахов и сборников. Традицию «Еврейской Старины» и др., грубо прерванную в конце 20-х годов и вновь воскресшую в неподцензурной и эмигрантской печати в 70-е / «Память», «Минувшее» и т.д./. Упреки же в «недостаточной научности», на мой взгляд, вызваны непохожестью на советское «наукообразие» подобных книг, тоска и безликость которых, к сожалению, стали для кого-то эталоном. Мне как раз очень импонирует Ваш, почти всюду заметный, очень личный и «личностный» подход. Не знаю, осознанно или интуитивно Вы уловили ту точку, тот персоналистский нерв, который единственный и дает сейчас возможность в каждой биографии по-новому пережить драму российского еврейства во всех взлетах и падениях ХХ века.

Я хорошо понимаю причины недоумений Шимона Маркиша относительно включения тех или персоналий, но думаю, что разница во взглядах кроется прежде всего в критериях отбора. Точнее в неких концептуальных принципах, пусть трудно формулируемых, но позволяющих ответить, прежде всего самому себе, на вопрос: «Что есть для меня еврейство?»

Ответа мне видится три, и, взаимно пересекаясь, в чем-то совпадая, все они «болят», кровоточат, так как порой противоречат друг другу.

Иудаизм, нация и судьба – вот, как мне кажется, три точки или позиции, с которых можно было бы примериться рассуждать о выборе, принадлежности и предательстве. Но так ли это?

Религиозный выбор, такой естественный и первоочередной, когда мы говорим о еврействе. Выбор, единственно позволяющий говорить о ренегатстве и стойкости, – согласитесь, все же лежит на периферии Вашей темы – русское еврейство за рубежом.

Нация, этнопсихологические особенности еврейского народа, взятые в качестве основополагающего принципа, скорее придали бы Вашим изданиям характер этнографических сборников, с некоторым перекосом в сторону биографических очерков.

И так естественно для меня и, как представляется, и для Вас еврейство как судьба. Для кого-то благословенный дар и знак избранничества, для кого-то злой рок и клеймо позора, но всегда болевая точка, всегда незаживающая рана.

И я бы не путал это подлинно экзистенциальное переживание или, если можно так выразиться, «проживание», поскольку речь идет не о моменте, а о всей жизни и непременно смерти, с тем слишком умственным «сущностным» еврейством, о котором пишет Маркиш, упоминая сэра Исайю Берлина и Аарона Штейнберга.

Несколько заостряя полемически эту тему, я хочу сказать, что для ренегата, по терминологии Шимона Маркиша, еврейство не менее, а порой более экзистенциально значимо, чем для самого искреннего адепта. В противном случае нам пришлось бы коренным образом пересматривать многие наши представления о людях, сыгравших не последние роли в истории ХХ века.

В связи с этим, дорогой Михаил Аронович, я хочу призвать Вас и дальше проявлять разумное своеволие, включая в Ваши издания биографии тех людей, которые, как Вы САМИ считаете, жизнью своей так или иначе засвидетельствовали свою принадлежность к русскому еврейству за рубежом.

И еще одно замечание. Меня очень смутили рассуждения Шимона Маркиша о времени как главном виновнике постепенного опустошения и умирания еврейских традиций. Как будто 19 предыдущих веков стрелки часов стояли на месте и лишь в ХХ веке пошли, разрушая и выхолащивая содержание еврейской жизни.

Пожалуй нигде, ни в одном народе секулярный кризис второй половины XIX века, который Ницше назвал «смертью Бога», не произвел такой цепной реакции, как в еврействе. Десятки, сотни тысяч людей в исторически ничтожный промежуток времени, можно сказать, мгновенно утратили прежний смысл существования. Оказались выброшенными в никуда, в революцию, в ассимиляцию, в космос.

И, конечно, именно здесь лежит причина всех видов отступничества, всех отчаянных поисков новой идентичности, какую бы форму они ни принимали. Для нас пока очень странной представляется сама тема дискурса: еврейство без веры в Бога, но похоже ее приоритет запрограммирован самим ходом истории.

С уважением

А.Васильев

* * * 

Письмо Юрия Колкера

Май – июнь 2001 г.

Дорогой Михаил Аронович,

прежде, чем обсудить мысли Маркиша (с которым я, в основном, согласен), я хотел бы спросить Вас, сознаете ли Вы, что Ваше культурное предприятие является антисионистским по своей направленности? Евреи, не считавшие и не считающие Израиль своим, – нам, израильтянам, не чужие: вот, насколько я вижу, ос-новной Ваш тезис. Правоверный сионист под ним не подпишется. Но если так, то и многие вопросы Маркиша снимаются сами собою. Таков, вероятно, дух нашей эпохи: чистые идеологии оказались нежизнеспособны, мы не только не можем, но больше и не хотим быть во всем последовательными.

Теперь по пунктам.

По-моему, Маркиш прав, когда говорит, что Ваша тема «относится в значительно большей части к истории русской эмиграции, нежели к евреям». Эта мысль почти не нуждается в доказательстве, она очевидна. Прав он и в том, что Ваши выпуски запутывают «головоломную проблему принадлежности» (по-моему, умирающую; к этой мысли я вернусь); и в том, что русское еврейство за границей едва ли образует общность (что, впрочем, к делу не относится; почему не сосредоточиться на разрозненных единицах, если их много?).

Прав Маркиш и в своем ключевом вопросе к Вам: не расистский ли принцип положен Вами в основу всего? Отвечать на него приходится положительно: да, расистский. Вы исходите из того, что еврейство – прежде всего генотип. Маркиш думает, что это – «цивилизация», что, решаюсь думать, гораздо ближе к истине, хотя скорее следовало бы говорить о племенной культурно-религиозной традиции, перешагнувшей рамки племени. Евреем можно родиться, можно стать, а можно и перестать быть («выйти из евреев»). Генотип важен, но не безусловен. Сегодня в каждом втором испанце «течет еврейская кровь», но это не делает испанца евреем. То же и в русской культуре. Бориса Пастернака обыкновенно относят к евреям, но тут – явная натяжка. Поэт добровольно и всем сердцем примкнул к иной человеческой общности, еврейство отвергающей, – какой же он еврей? Ведь не считаем же мы евреем Афанасия Фета. С другой стороны, тот, кто евреем не родился, но связал свою судьбу с еврейством, евреем становится. Праматерь царя Давида, Руфь, была моавитянкой по рождению, но, разумеется, стала еврейкой, став женой Боаза. Незачем говорить, что все народы перерождаются, и современные евреи этнически очень далеки от древних. Как раз в наши дни этот процесс протекает с очень наглядной интенсив-ностью. Современный Израиль – истинный котел народов.

В письме Маркиша сквозит надежда удержать еврейство от перерождения и распада. Маркиш сокрушается о родном, заветном и сокровенном – о том интенсивном душевном тепле, которое возможно только внутри очень тесной человеческой общности. В древности такую общность давало племя; ее скрепляли племенные боги. На ранних этапах, при взгляде изнутри племени, все иноплеменники казались недочеловеками (в чем, вероятно, кроется одно из внутренних оправданий людоедства). Племени принадле-жала вся полнота истины, последняя, несказанная человеческая правда – «та песня, что пела нам мать» (говоря словами из пошлого советского фильма). Внутри племени возникала особенная, с молоком матери впитанная задушевность, позволявшая людям с легкостью предпочитать смерть отступничеству. Но тенденции городской жизни работают против этой задушевности. Она, задушевность, уже неизвестна нам в той полноте, в которой ее пере-живали древние или хотя бы наши недавние предшественники. С каждым поколением она утрачивается все больше. Человеческое тепло уступает место отчужденности и равнодушию. Мы осознали относительность любой истины, стали терпимы к чужой истине, даже к истине, для нас неприемлемой. Если эти тенденции не изменятся, то в итоге – народов не будет. Не будет и евреев.

Маркиш называет ренегатом одного из Ваших авторов, Зиновия Зиника, для которого страна исхода – не Египет, а аэропорт Шереметьево. Разумеется, Зиник – стопроцентный ренегат, отступник, но совесть требует признать, что ренегатами в наши дни являются практически все. Относительность истины сделала отступничество нормой цивилизации и мерой цивилизованности. Если говорить о еврействе, то ренегатом можно признать и Маркиша (живет не в Израиле), и Вас (издаете книги по-русски, а не на иврите; служите русской культуре, а не еврейской), и вообще каждого. Точек зрения – сколько угодно, и подбираются они с легкостью. Я, например, постоянно чувствую себя ренегатом по отношению сразу к нескольким человеческим общностям.

Маркиша, несомненно, не раз упрекали за то, что он пред-почитает жить в благополучной Швейцарии, – и он не мог не вспомнить об этом, когда упрекал Зиника в ренегатстве. Не мог он, кроме того, не понимать, что Зиник делает очень обычное дело – в точности то же дело, что и любой из нас: создает и противо-поставляет миру свою домашнюю философию, отвоевывает себе нишу, в которой ему в нравственном отношении сытно и уютно, созидает свое тепло, свою задушевность. Что же так задело Маркиша? Пустяк: Зиник самоутверждается с излишним самодо-вольством. Статья буквально дышит упоением собою-любимым – что, заметим, совсем не диковинка в современной литературе (неожиданно лишь в издании, где авторы пытаются, по мере сил, говорить не только о себе), а причину имеет всё ту же: относи-тельность истины. В былые времена человеку незачем было так изгаляться. Скажем, для поэта Николая Некрасова слово русский было самоочевидным синонимом слов хороший, правильный, родной. Оно было ключом к задушевности. Зинику, который ни к какой общности не принадлежит до конца, нужно быть хорошим и правильным не вместе с группой, а самому по себе. Стилистически его самолюбование не очень уместно в статье, отведенной для мысли и фактов, чем и смешновато, – но, в сущности, оно совершенно обычно и безобидно.

Теперь вернемся к Вашему, Михаил Аронович, предприятию. Почему расистский подход не убивает его в глазах тех, кто не одобряет расизма? Потому что Вы воздвигаете памятник. Расизм оправдан, когда речь идет о защите, спасении и памяти. Евреев не будет. Ни русских, ни британских, ни израильских – никаких. А поскольку евреи, всегда подвижные и деятельные, почти целиком принадлежащие городской цивилизации, отойдут в прошлое не последним из народов, то и с памятником нужно спешить.

Расизм можно попытаться оправдать еще и эстетически. Расизм жесток, но жестокость и красота всегда идут рука об руку. Тут нет парадокса. Вглядимся в древность и сопоставим ее с современ-ностью. Жестокости стало меньше – но меньше стало и красоты. Современные народы кажутся заплывшими жиром обывателями рядом с древними евреями, спартанцами, афинянами, римлянами. Родственная, племенная задушевность рождала в прошлом колос-сальные характеры, которых современность не знает. Сталин и Гитлер – вовсе не гиганты, сколь ни грандиозны их преступления, они кажутся пигмеями в сравнении не только с Цезарем, но и с Домицианом. Источником зла, по определению Ханны Арендт, может быть банальность. В древних – банальности не видим. Авраам ужасен, когда заносит нож над своим сыном Исааком во имя ему одному внятного божественного повеления, – и вместе с тем он прекрасен. Владимир Соловьев писал некогда, что единственный несомненный вектор цивилизации направлен от людоедства к братству. Мы можем с полным правом дополнить его слова, сказав, что тот же вектор направлен от красоты к безобразию. Небывалый упадок искусств в наши дни подтверждает эту мысль. Цивилизация перерабатывает красоту в благополучие. Гигиена направлена против героизма. На горизонте угадывается человечий суп, царство энтро-пии, где полное взаимопонимание между всеми (этакое несколько прохладное братство) будет достигнуто полным стиранием различий между людьми, полным равнодушием. Уже сегодня между наугад выбранными евреем и французом больше общего, чем между Давидом и Соломоном, отцом и сыном.

Нередко приходится слышать, что евреи будут всегда, до тех пор, пока существует человечество. Пусть так; пусть, вопреки моему предположению, евреи исчезнут последними. Главного это не затрагивает. Важнее, что народы переплавляются в нуклеиновом котле городской цивилизации в некий единый народ, который станет отрицанием народов сегодняшних. Еще важнее другое: сам вид хомо сапиенс (подвид хомо сапиенс сапиенс), по некоторым признакам, вплотную подошел к пределу своих биологических возможностей. Мы, похоже, стоим на пороге перерождения в новый биологический вид. Мы уже сегодня можем – не теоретически, а практически – обойтись без полового размножения, а если можем, то и реализуем эту возможность. Не следует ли из этого, что и Библия, основа основ еврейства, устарела? Эта книга осуждает содомию как самый страшный грех, мешающий людям плодиться и размножаться, – но что в наши дни возразишь гомосексуалисту? Человека можно зачать в пробирке. Его можно воспроизвести клонированием. Мужчина может вынашивать плод, как женщина. Любой орган можно вырастить в склянке – и не чужой, а свой, неотторгаемый. (Надеюсь, что эти соображения не будут поняты как апологетика гомосексуа-лизма и, шире, политической корректности, то есть всё той же уравниловки, работающей против красоты.) Наконец, мы можем назначать генотип своего потомства. Всё это отводит Богу роль конституционного монарха, de facto устраняет его из человеческой жизни. А без Бога (и без красоты) – мы не люди.

Вот что пришло мне в голову при чтении письма Маркиша.

Благодарю Вас за возможность высказаться.

Почтительно, Ваш Юрий Колкер

* * *

Письмо Рахели Торпусман (август 2001)

Уважаемые господа,

Спор идет в основном о том, кого и по каким критериям можно отнести к этнической группе «русское еврейство», а кроме того, выражаются сомнения относительно устойчивости и долговечности этой группы, тем более вне России. Мне кажется, большую часть спорных вопросов можно снять, если согласиться, что группа эта, во-первых, подвижна, во-вторых, недолговечна, а в‑третьих, важна и интересна с точки зрения культуры.

Очевидно, что за пределами России русскоязычная диаспора существует одно-два поколения и не прекращается только потому, что подпитывается новыми волнами эмиграции из России. Но, по-видимому, и в самой России – в результате эмиграции и ассимиляции – через два поколения останется очень мало евреев, и этническая группа, о которой мы говорим, практически сойдет на нет, влившись в другие этнические группы еврейского народа.

Однако сегодня эта группа велика и заряжена большой культурной энергией. На протяжении ХХ века она дала миру много славных имен, и, вероятно, в ближайшие два поколения их будет еще немало. Важно ли для нас то, что к XXII веку она почти исчезнет?

Оглянемся на немецкое еврейство – какой фейерверк великих имен! А к нашему времени этой группы практически не существует. (Впрочем, ее, возможно, заново породит русско-еврейская диаспора в Германии.) Сейчас, постфактум, видно, что прославленные поэты и ученые жили и творили не в ровной и неизменной обстановке, а в процессе ухода – одни из еврейства, другие из Германии (а то и – насильственно – из жизни). Но, может быть, именно тревожная неустойчивость и порождает расцвет творчества?

Что же касается индивидуальной принадлежности к русскому еврейству – то, несомненно, в наше время граница здесь спорна, подвижна и размыта. В довоенном дворе и в самом деле было точно известно, что «дядя Витя еврей, а тетя Оля русская», но с тех пор прошло по меньшей мере 60 лет, и за это время ассимиляция и аккультурация сделали свое дело: возник огромный слой маргиналов, которых одни евреями считают, а другие нет, и у которых, так сказать, вместо национальности вопросительный знак. (Конкретные примеры многочисленны и разнообразны.) Мне кажется, в современном мире именно этот вопросительный знак и есть знак принадлежности к еврейству.

* * *

Русское еврейство существует, и это не противоречит сионистской доктрине.

Абрам Торпусман, Иерусалим, 20 авг. 2001

Уважаемый Михаил Аронович!

Душевно Вам признателен за возможность познакомиться с интересной дискуссией по письму профессора Шимона Маркиша и за приглашение в ней участвовать. На мое неуверенное замечание: «Пора бы, пожалуй, ставить точку. Или вопросительный знак?» –Вы отреагировали мгновенно, предложив мне заключительное слово. Спасибо, но на роль арбитра, изрекающего «последнюю истину», претендовать не могу и не хочу: я лишь один из дискутирующих, пусть и последний в очереди.

Высказав мнение, что дискуссия затянулась, обязан быть кратким. По существу поднятых Ш.Маркишем вопросов ближе всех мне позиция Дмитрия Гузевича, Андрея Васильева и Ваша; с точки зрения художественной мое сердце завоевали письма Юрия Колкера и, разумеется, Шимона Маркиша. Но со многими утверждениями Маркиша – Колкера я решительно не согласен. Убежден, что в замысле серии «Русское еврейство в зарубежье» ничего «антисионистского» нет. Вопреки Колкеру, истинно «правоверный сионист» по определению обязан полагать «не чужими» всех-всех-всех евреев, в том числе и тех, кто «не считает Израиль своим». Будь последователи доктора Герцля столь узколобыми сектантами, какими их видит поэт Колкер, сионистская революция умерла бы, не родившись.

Мне представляется странным сомнение уважаемого Шимона Маркиша: «существует ли она, эта общность, эта община, эта группа, назовем как угодно, – русское еврейство за границей?» Как раз об определениях – общность, община, группа – спорить можно до хрипоты. В материальном же существовании феномена «русское еврейство за границей» сомневаться, по-моему, никак не возможно! Счет давно уже перевалил за миллион. Даже во всем примкнувший к Маркишу Колкер вынужден сделать здесь оговорку: «Почему не сосредоточиться на разрозненных единицах, если их много?» Не так уж «единицы» и разрознены – их объединяет язык и специфическое общее прошлое. Очень возможно – плохо ли это, хорошо ли, – что через два-три поколения общность (община, группа) исчезнет; тем более важно зафиксировать в литературе и истории столь значительное (не только количественно – это блестяще доказывают уже вышедшие сборники) явление.

(Еще одно частное замечание – вряд ли стоило Колкеру для доказательства не совсем очевидного тезиса: «племенная задушевность рождала в прошлом колоссальные характеры, которых современность не знает» – поминать всуе Цезаря с Домицианом, чтобы сообщить нам: на их фоне величайшие злодеи ХХ века «кажутся пигмеями». Уже в первые века Римской империи племенная задушевность трещала по всем швам…)

Профессор Маркиш признал, что, вопреки его прежнему мнению, тема ЕВКРЗ и РЕВЗ «каким-то боком, какой-то гранью» кошерна для иудаистики (так Краткая еврейская энциклопедия переводит варваризм Jewish Studies, а варваризмов стоит избегать даже в зарубежье). В большой науке нет областей центральных и маргинальных. Продолжайте же Ваше дело, и да сопутствует Вам успех. А вопрос о «принадлежности» был и будет спорным…

1 Ш.Маркиш. О российском еврействе и его литературе // Ш.Маркиш. Бабель и другие. Москва–Иерусалим, 1997. С.194–211.

2 Из других подходов назовем еще три (жанр письма не позволяет остановиться на их рассмотрении): историко-географический, религиозный и лингвистический. Их результаты не противоречат друг другу в принципе, ибо каждый из них лежит в своей плоскости.

3 Имен не называю сознательно. И сознательно же выбираю примеры из собственной жизни.