Монголы и климат

Здесь, однако, я буду вынужден прервать эти воспоминания о Гумилеве, ибо кажущееся сходство тут и кончается. Верно, Гумилев писал об «увлажнении степей» (правда, при этом он честно ссылался на академика Берга, который еще в 1947 году поистине первым высказал такую гипотезу). Но конкретных фактов в пользу этой гипотезы он не приводил, - просто потому, что их у него не было. Тем не менее он принимал эту гипотезу за данность, потому что это позволяло ему включить феномен Чингисхана в его общую теорию этногенеза. В этой теории подъем того или иного племени или народа в истории объяснялся тем, что этот коллектив внезапно обретает некую пассионарность, а обретение такое пассионарности объяснялось, в свою очередь, тем, что биосфера вдруг наделяет этот коллектив биохимической энергией и превращает в этнос. Как именно эта энергия вселяется в тела и души людей, почему она вселяется в тот народ, а не в этот, - все это в теории Гумилева не имеет никакого научного объяснения, и скорее всего он представлял себе это превращение коллектива в этнос как следствие своего рода коллективной мутации. Приписывая человеческим коллективам (или как минимум их «элите») такую способность «мутировать как целое», Гумилев исходил из биологического понимания истории человечества. В его теории этнос - это не тот изучаемый историками социальный коллектив, в котором люди объединены теми или иными общими признаками (языком, традициями, сходной психикой и др.), а что-то вроде живого организма (феномен биосферы), который проходит те же фазы, что и всякий живой организм, то есть рождается, растет, достигает расцвета, но потом неизбежно дряхлеет, переходит в фазу надлома и под конец существует лишь чисто по инерции. Именно так монголы у Гумилева, получив мутацию, или, как он говорил, избыточную биохимическую энергию (видимо, в виде избытка мяса и молока за счет увлажнения степей), перешли в пассионарную фазу активного роста и расширения.

Вся эта теория упрощенно воспроизводит основные положения историософской концепции Шпенглера (разве что у Шпенглера основную роль играли не этносы, а культуры, рассматриваемые как некое органическое единство, переживающее рождение, расцвет и увядание или переход в цивилизацию - см. «Закат Европы).

Все вышесказанное означает, что ощущение дежавю, которое могло возникнуть от краткого резюме новой американской работы, является на самом деле иллюзорным. «Общая теория этногенеза» Гумилева и исследование ученых Колумбийского университета пересекаются лишь в том, что американские ученые ставили своей задачей выяснить реальность того «увлажнения степей», которое Гумилев бездоказательно принимал как данность. Это исследование, соавторами которого являются Нил Педерсен и Ами Хессл, выросло из проводившегося ими в 2010 году по просьбе монгольского правительства изучения экологических последствий степных пожаров в Монголии в предшествующие годы. В ходе этой работы авторы то и дело встречали в монгольских степях карликовые сибирские сосны, и это натолкнуло их на мысль исследовать характер годичных колец таких свидетелей прошлого. Уже первые пробы показали, что эти деревья действительно могут быть такими свидетелями: оказалось, что возраст многих карликов достигает тысячи и более лет. Поскольку толщина каждого кольца связана с температурой и влажностью того года, когда оно образовалось, точные измерения этих колец позволяли построить график изменения этих климатических показателей за последнее тысячелетие монгольской истории.

Педерсен не был новичком в такого рода исследованиях – его предыдущие работы с древесными кольцами помогли вскрыть одну из важнейших причин гибели великой Кхмерской империи, существовавшей в Камбодже в IX-XV веках и прославившейся созданием монументального Ангкорского архитектурного комплекса, равного которому по размаху мир не знал вплоть до начала индустриальной эпохи. Исследования Педерсена показали, что в начале XV века вся материковая часть Юго-Восточной Азии, включая Камбоджу, претерпела несколько периодов тяжелейшей и длительной засухи, что могло привести к высыханию ангкорских каналов и резервуаров, на которых держалось все местное сельское хозяйство. Такого рода связь гибели великих империй прошлого с тяжелыми климатическими изменениями была обнаружена и в других местах: сегодня считается, что эти изменения сыграли свою роль в судьбе Древнего Рима, цивилизации майя на Юкатане, империи Танг в Китае, не говоря уже о более древних. Тем более интересно было выявить, какую роль мог сыграть климат в судьбе монголов, некогда тоже создавших великую империю, впоследствии погибшую, как и все перечисленные выше.

Педерсен и Хессл начали с калибровки древесных колец монгольских сосен. Для этого они измерили толщину колец самых последних десятилетий, с 1959 по 2009 год, и сопоставили эти данные с данными о температуре и влажности Монголии за эти же годы, полученными от монгольских метеорологов. Это позволило им найти специфическую для данного региона связь между толщиной древесного слоя и климатом, в котором этот слой образовался. Пользуясь этой калибровкой и измерив толщину колец, сложившихся за последние 1112 лет, с 900 до 2011 года, они сумели воссоздать картину климатических изменений, происходивших в Монголии за весь этот период. В результате выяснилось, что в 1180-1190 годах монгольские степи пережили тяжелейшую засуху. Затем, однако, дожди начали возвращаться, и между 1211 и 1225 годом в Монголии установился мягкий и влажный климат с регулярными и обильными дождями, подобного которому эти степи не знали ни до, ни после того. Ибо после этого в регион вернулся обычный для него сухой и холодный климат.

Таким образом, существование климатической аномалии во времена Чингисхана можно считать доказанным. Но связь ее с социальной и политической историей монголов и, в частности, с их выходом из своих степей на завоевание новых территорий отнюдь не требует сомнительных гипотез о коллективных мутациях. Как показали в ходе своих исследований Педерсен и Хессл, в последние полвека климат Монголии снова стал более жарким и сухим и засухи последних десятилетий оказались самыми тяжелыми за многие сотни лет. И это снова привело к кардинальным социальным и культурным изменениям: массы скотоводов и крестьян стали покидать места прежнего проживания и переселяться в Улан-Батор, где за последние несколько лет уже собралась добрая половина населения страны, полтора миллиона из трех. Эта социально-культурная революция с еще непонятными последствиями вполне сравнима с событиями времен Чингисхана, и, как мы видим, объяснима без какой-либо пассионарности.

Рафаил Нудельман
"Окна", 2.10.14

******************************************************************

Загадка туберкулеза

Ученые уже установили, что лихорадкой Эбола людей наградили летучие мыши, а СПИДом – шимпанзе; теперь к этому списку «вредоносцев» прибавились тюлени. Даже как-то не верится – такое, казалось бы, мирное, приятное животное! В 2010 году удостоилось даже памятника в городе Архангельске. Памятник этот (работы скульптора Скрипкина) называется «Тюленю - спасителю», потому что в годы Отечественной войны мясо и жир тюленей помогли спасти много жизней в блокадном Ленинграде. А вот поди ж ты – оказывается, россиянам он жизни спасал, а американцам наоборот. Знаменательно! Давайте, однако, по порядку.

Известно, что открытие Колумбом Америки положило также начало энергичному товарообмену между Новым и Старым Светом: европейцы индейцам - бусы, индейцы европейцам - серебро, эти тем - алкоголь, те этим - золото. Ну а в качестве бонуса обе высокоуважаемые стороны обменялись выпестованными в своих краях болезнями: индейцы европейцам подарили сифилис, а европейцы индейцам в отместку туберкулез.

Так во всяком случае считалось до сих пор. И в самом деле: постколумбова гипотеза происхождения европейского сифилиса (от которого позднее умерли Шуберт, Шопенгауэр и Мане) имеет больше подтверждений, чем доколумбова; в частности, первый случай европейского сифилиса был зафиксирован именно после Колумба - в 1494 году в порту Неаполя. А что касается туберкулеза, то генетический анализ современных американских бактерий Mycobacterium tuberculosis показывает их тесное родство с европейскими, а в Европе туберкулез известен, судя по археологическим данным, уже тысячелетия. Есть основания думать, что он пришел сюда из Африки вместе с первыми гомо сапиенс. Что до Америки, то считалось, что тот отряд, который 13-12 тысяч лет назад перешел из Берингии в Аляску, был таким небольшим (несколько сот особей), что в нем, индейцам на счастье, не нашлось носителей туберкулеза (а также оспы и малярии).

И вдруг сенсация! Американка Анна Стоун и немец Иоханнес Краузе обследовали скелеты 68 древних жителей Южной Америки, найденные на побережьях Перу и Чили, и в трех из них нашли явные свидетельства тяжелого туберкулеза. И при этом радиоуглеродный метод датирования показал, что эти скелеты насчитывают 1028-1280 лет. Это означало, что туберкулез был в Америке задолго до Колумба. Правда, некоторые специалисты тут же заявили, что, возможно, его все-таки занесли первые пришельцы из Берингии, но в такой легкой форме, что он тысячи лет «дремал». Однако Стоун и Краузе опровергли это предположение, показав, что туберкулезные бактерии южноамериканских скелетов имеют весьма мало генетического сходства со своими европейскими сестрами. Зато в их геноме целых 76 мутаций, общих с туберкулезными бактериями тюленей, котиков и морских львов, которые в обилии водятся у южноамериканских берегов. Поэтому можно думать, что первыми занесли туберкулез в Америку именно эти животные.

Да, верна оказалось поговорка: что русскому здорово, то американцу карачун. Впрочем, и наоборот ведь тоже верно, не так ли?

Михаил Вартбург
"Окна", 2.10.14