You are here

Пенсионеры как социальная группа и политическая сила

Старость институционализирована, то есть, закреплена в статусах и ролях, в социальной категории «пенсионеров». Как хорошо известно, именем «пенсионер» обозначается не просто факт получения человеком пенсии (получающие пенсию инвалиды с детства таким именем в народе не зовутся). Имя значит гораздо больше – это и своего рода исключение из социально-активного возраста и включение в категорию потенциально активных общественников, и многое другое.

Роль пенсионеров в нашем обществе велика, и ей предстоит лишь увеличиваться. Немаловажно, что в грядущее десятилетие это единственная массовая категория населения, которая будет расти. Общеизвестно, что это наиболее активная в электоральном отношении группа. В ней наибольшая доля предсказуемо голосующих и лояльных режиму избирателей, но это – до последнего времени – и категория, наиболее готовая к участию в протестных акциях: в уличных демонстрациях, митингах, массовых (ненасильственных) действиях. Эта категория неминуемо будет включена в конфликт по поводу повышения пенсионного возраста (см. выше).

Пенсионеры (если это не работающие пенсионеры) в материальном отношении почти целиком (1) зависят от государства, платящего им деньги в виде пенсии, и отбирающего таковые через цены на товары первой необходимости и тарифы ЖКХ.

Для этой социальной категории пенсии – основы стабильности, цены и тарифы – причины нестабильности. И то и другое – в их дискурсе – на ответственности государства и только государства. Они не признают и не признают никаких посредников. В повышении цен и тарифов всегда будет виновно государство. Существенно, что выплата пенсий и их индексация, повышение никогда не будут вызывать благодарности по отношению к государству. Оно лишь выполняет свои обязанности (обязанности, а не обязательства!) перед ними.

На перспективу в 10 лет категория пенсионеров останется категорией без накоплений. Эта часть населения не совершает крупных покупок. (Речь идет о покупках для себя; иногда сделанные пенсионерами накопления расходуются на крупные покупки в интересах более молодых членов семьи). Она располагает зачастую значительной по нашим меркам собственностью в виде квартир, но при существующем состоянии рынка недвижимости и существующих внутрисемейных отношениях, эта собственность практически не ликвидна, ею не торгуют, а чаще всего просто передают по наследству. Иначе говоря, размеры этой собственности в денежном выражении не фигурируют в их повседневном дискурсе, не влияют на их поведение.

Имущественное расслоение общества весьма заботит пенсионеров как идеологическое и моральное обстоятельство. Но это расслоение не в их среде, а то, о котором они узнают из СМИ. Они готовы противопоставить себя как «бедных» всем «богатым», которых они видят только по телевизору. Расслоение внутри среды пенсионеров как фактор их политической ориентации и активности практически не ощущается.

Внутри своей среды пенсионеры по имущественному признаку делятся на очень бедных («одинокая старушка в деревне») и остальных. Собственно это разделение на одиноких, с одной стороны, и живущих с семьей своих детей/внуков, с другой (2). Имущественный аспект здесь таков. Одиноким не хватает пенсии до следующего месяца и им никто не может в это время помочь. У семейных этих «провалов» нет. В то же время одинокие всю пенсию тратят только на себя. Семейные пенсионеры очень часто тем или иным способом вносят свою пенсию в бюджет семьи. В периоды кризиса и безработицы пенсия старшего члена семьи может оказываться единственным регулярным монетарным доходом семьи, (а картофель, огурцы и лук с садового участка, где трудится в основном он же, единственным доходом в натуральной форме). Льготы, получаемые старшим членом семьи - пенсионером (бесплатный проезд, скидки на тарифы и пр.) иногда оказывались весьма существенным ресурсом для семей, находящихся в кризисной ситуации.

Богатых пенсионеров не существует. Если это члены богатой семьи, и они участвуют в ее потреблении, или если у них есть большие накопления, то пенсия, текущие цены и тарифы для них не имеют значения, они не состоят в зависимости от государства, они не «пенсионеры». Таких мало, и они не участвуют в общественной жизни как пенсионеры. Если и участвуют, то как представители зажиточного класса. Богатые пожилые люди не общаются со своими ровесниками.

В нашем обществе у людей есть два ресурса: деньги и время. Избыток одного предполагает недостаток другого. У пенсионеров в недостатке деньги, но в наибольшем количестве располагаемое время. Поэтому они могут «сидеть» с внуками, компенсируя тратой своего времени недостаточность и недостатки детских учреждений, «стоять» в очередях, компенсируя тратой своего времени недостаточность и недостатки взрослых учреждений обслуживания.

Самой главной для них услугой является здравоохранение, точнее медицинская, социальная и психологическая помощь, де-факто осуществляемая через органы здравоохранения. Пенсионеры пользуются той формой медицинского обслуживания, которую они считают государственной и бесплатной. Как сказано, они готовы платить своим временем, но не готовы деньгами.

Пенсионеры переполняют поликлиники. Они предъявляют повышенный спрос на койко-места в стационарах. Медпомощь пенсионерам имеет значительную специфику, включает значительный компонент психотерапии, социальной поддержки, социальной помощи, т.е. непрофильных для системы здравоохранения навыков и услуг. Гериатрическая специфика в собственно медицинском обслуживании также велика. Меж тем, медицинские учреждения, через которые оказывается помощь этой категории населения, не специализированы (например, так, как педиатрические). Системе перешедшей на платность, сложно продолжать оказывать бесплатные услуги пенсионерам. Она идет на снижение качества этих услуг, прежде всего, именно в их медицинской составляющей. Нередко выражаемые вслух резоны таковы: пенсионеры объективно мешают там активному работающему населению получать стандартные медуслуги.

В учреждениях, оказывающих другие виды услуг и помощи (юридическая помощь, коммунальные услуги и пр.) существуют эти же проблемы, выраженные с разной степенью остроты.

Еще раз подчеркнем, что с точки зрения пенсионеров, за все дефекты названных систем несет ответственность государство. Более точно – это частные случаи, примеры безответственности государства, то есть, ответственности нынешнего государства за разрушение прежнего (советского) государства, которое для них выступает эталоном «отношения к человеку».

Общение пенсионеров с государством в символическом плане происходит через посредство телевидения. Значимыми являются только три федеральные канала. Они покрывают всю или почти всю населенную территорию страны. Их, и только их программы и передачи смотрит эта часть населения. Для нее нет альтернативных источников информации по большинству тем и сюжетов. Ни Интернет, ни центральные газеты/журналы не являются для них значимыми каналами. Важны для них местные теле- и радиовещатели, местная периодика, которую читают прежде всего пенсионеры, но они трактуют только локальные темы.

Эта аудитория позитивно восприняла предложенную основными каналами ретро-ориентацию в области кинопоказа, области массовой культуры, символических действ, типа празднований, юбилеев и т.п. Она приняла как адресованные именно ей символические жесты по восстановлению советской символики, однако нельзя утверждать, что этими средствами удалось «купить» лояльность этой аудитории.

Как и в случае с системами обслуживания, эти потребители не воспринимают работу телевидения и других систем, которые они считают государственными, в качестве услуги, т.е. действий, которые в принципе наподобие товара имеют стоимость и цену. Они ее воспринимают в качестве блага, т.е. того ресурса, который изначально принадлежит им по их неотъемлемому праву. В обязанность государства входит предоставлять им это благо. Таков, по их представлению, порядок вещей.

Важно, что эти отношения пенсионеров с государством представляются им само собой разумеющимися. Здесь, кажется, можно было бы вести речь о социальном контракте, суть которого такова: пока пенсии платят, базовый социальный порядок существует. Но нарушение этих отношений немыслимо для обеих сторон. Этим он отличается от контракта, который в принципе может быть расторгнут при тех или иных условиях. Протест пенсионеров при попытке монетизации льгот был вызван вовсе не тем, что они почувствовали себя экономически ущемленными, либо обманутыми. Произошло нечто, с их точки зрения, куда более плохое: государство, отменяя льготы, показало, что оно более не состоит с ними в особых отношениях. Немедленная реакция властей, отозвавших свои инициативы, показывает, что и эта сторона признала священность (а не условность) этих отношений.

Политическая роль пенсионеров. Пенсионеры, как убеждены все политики – наиболее лояльная, послушная и доступная манипуляциям категория избирателей. Это действительно наиболее лояльная среда, но это же - единственная социальная группа, внутри которой существует ощутимая идеологическая оппозиция режиму Путина. Она не имеет почти ничего общего с либеральной оппозицией (Немцов, Каспаров, Лимонов и др.), но именно в этой среде находилась во все годы путинского правления наивысшая доля тех, кто осмеливаются говорить интервьюерам Левада-Центра, что их не устраивает то, как Путин исполняет свои обязанности на посту президента или премьера. (Например, летом 2011 г. среди молодых людей заявляли, что не одобряют деятельность В.Путина на посту премьера – 23%, среди пожилых – 36%).

Старческое сознание как политический ресурс. До выступлений молодежи на Манежной площади в Москве и аналогичных демонстраций в других местах в декабре 2010 года не приходилось говорить о политической ее активности. Место молодежи как заведомо главного активного политического слоя в нашей стране занимали пенсионеры. Активность молодежи в других странах принято объяснять ее относительной свободой, невключенностью в корпоративные структуры с их дисциплиной и пр. Это же верно и для пенсионеров. Они, как это ни парадоксально, ведут себя свободнее всех остальных групп в обществе (3).

Нынешние пенсионеры встретили эпоху перестройки и гласности, эпоху ломки тоталитарного режима, находясь в активном возрасте. Это они тогда были основной массой на полумиллионных митингах в Москве и менее людных – в других городах. Уроки (митинговой) демократии если и были восприняты, то именно этим слоем.

Есть определенная закономерность в развитии идеологических привязанностей, давно отмеченная британскими наблюдателями: те, кто в молодости были социалистами, к зрелым годам переходят в консерваторы. Эта закономерность в России выполняется по-своему: те, кто в зрелом возрасте были «демократами» (по терминологии 90-х), переходя в пенсионный возраст, становятся сторонниками КПРФ. В 1980–1990-е годы, во времена их «демократической фазы», сторонниками КПСС/КПРФ - в этом смысле их тогдашними политическими оппонентами - были люди, которые были их старше на полпоколения, те, кто прожили в условиях советского строя основную часть жизни. «Демократы 80-х-90-х» пережили разочарование в реформах Горбачева-Ельцина, (но также многие и в действиях Путина) - и перешли на позиции своих бывших оппонентов, «советских людей», стали поддерживать КПРФ. Разумеется, нынешняя КПРФ не есть партия борцов за коммунизм. Если брать не ее программные заявления, а позиции тех, кто ее поддерживает на выборах, то видно, что она объединяет сторонников государственно-социалистического строя в его советском варианте. По отношению к существующему режиму они выступают с критикой со стороны консервативно–фундаменталистской, но одновременно и с требованиями соблюдения законов. В ценностной основе имеющегося имиджа КПРФ есть, таким образом, нечто созвучное положению старшего поколения как такового в современной России. Иначе говоря, КПРФ оказывается политической силой в той мере, в какой она является партией пожилых людей.

Гражданскую и политическую активность, которую во многих странах обычно демонстрируют студенты, у нас, повторим, проявляют пенсионеры, обнаруживая сходство социальных предпосылок к тому со студенчеством. И те и другие меньше подвержены контролю и давлению со стороны основных управляющих инстанций в обществе, поскольку еще или уже не работают, т.е. еще не вошли в или уже вышли из корпораций, каковыми являются предприятия и учреждения с их разносторонним контролем над наемными работниками.

Пожилые люди играют значительную, порой решающую роль во внутренней и внешней политике страны, но не как активная, а как пассивная сторона. В действиях политиков, прежде всего, действиях символических, демонстративных, пожилые люди выступают в качестве целевой группы, адресата. Часть программ, действий, политических линий открыто и прямо адресована этому сегменту общества, демонстрирует заботу о нем, понимание его нужд (4).

Во второй половине 1980-1990-х годов представители нынешнего старшего поколения сначала поддержали М. Горбачева и предложенные им перемены, потом Б. Ельцина с его заманчивыми обещаниями. Но это привело к результатам, которых они не ожидали. Для большинства старых людей эти события означали утрату сделанных за жизнь социальных накоплений, независимо от того, выражались ли они в деньгах, в научном, профессиональном и житейском опыте, в праве на авторитет, уважение, самоуважение.

Как мы говорили, концепция старения, негласно принятая в нашей стране, подразумевает как априорное уважение к опыту старших, так и - в свой час - его утрату. Перемены, потрясшие Россию, привели к тому, что этого социального капитала лишили все поколение разом. Ходячее выражение «ограбление народа» имело столь широкое распространение именно потому, что даже те, кто не терял в деньгах, переживали символическую депривацию, причем не в одиночку, а коллективно. Последнее создавало ощущение, что они — «народ».

Другая часть общества, молодые, впервые за долгое время получили возможность исключительно быстрого накопления материальных и различных символических благ. Как мы уже отмечали выше, сложилась неведомая другим обществам перевернутая пирамида богатства. Вместо обычной закономерности (чем старше человек, тем больше у него накоплений) у нас почти десятилетие подряд действовал обратный закон. Основные активы тогда оказались в руках молодой части общества.

Основные инструменты политического влияния и контроля также перешли к новым или существенно обновленным группировкам. Сложилась ситуация, при которой страна могла сделать рывок, сравнимый с рывком 1920–1930-х годов, когда управление страной также находилось в руках молодых элит, опиравшихся на молодую часть общества. Но, как выяснилось, «молодые» элиты нынешней волны не располагали достаточным запасом идей по реформированию общества. Разочарованное старшее поколение обратилось вновь к тем символам, которые были усвоены ими в «прошлой жизни». «Коммунизм», «социализм», «Советская власть», «Советский Союз» — все это отсылает к одному и тому же общему символическому целому. Оно обладает очень важными качествами: равно доступно всем (в воспоминаниях) и безусловно утрачено всеми вместе с утраченными каждым собственными материальными и/или символическими ресурсами.

Под знаменами ностальгии и реванша оказались люди, которых объединял общий признак - старость, с ощущением, что они обладают бесценным опытом, и предчувствием, что этот опыт не востребован, а его носители вытесняются из жизни. Подчеркнем: в нормальных условиях эта социальная программа старости реализуется для каждого в индивидуальном порядке. Здесь же она осуществляется в масштабах всего общества. Объединенное общей обидой, общей судьбой и общей идеологией старшее поколение могло стать огромной силой. Нашлись политические лидеры, которые захотели ею воспользоваться.

В тех случаях, когда предпринимались и предпринимаются политические шаги консервативного и консервирующего характера, вроде возвращения советской символики, возвращения к политическим ориентирам советского времени, подразумеваемым обоснованием является ориентация на (воображаемую) позицию «старшего поколения», «ветеранов». Это, так сказать, наши «добрые старые ценности», дорогие нам в силу почтения к ветеранам. Между тем, за давностью лет реальных ветеранов, исконных носителей подобной идеологии уже нет среди активных политических сил. Есть люди, которые в силу приближения к старческому возрасту принимают эти «ветеранские» символы и причитающееся почтение. Но, самое главное, есть политики - сколь угодно молодые - которые имеют интерес в том, чтобы навязывать обществу в целом старческий консервативный дискурс, ради того, чтобы сохранять свою роль правителей и не уступать место политикам, предлагающим более новые модели.

Этот способ – один из самых широко применяемых в российской политике в качестве тактического средства. Надо отметить небезобидность такого приема для целей национального развития. Применение раз за разом подобной тактики превращает ее в стратегию. Россия как страна становится и в собственных глазах и в глазах окружающего мира консервативной силой. Такая репутация как стигма получает в свою очередь собственную инерцию, загоняя страну в соответствующую нишу еще глубже.

Ретроориентация российской общественной жизни, когда все идеалы ищутся в историческом позавчера или еще более давнем прошлом, является одним из элементов описанной выше стратегии. Она сочетается с возникшей еще в 90-е годы - в результате последовательного краха и коммунистической, и демократической перспективы - блокировкой будущего в массовом сознании. Эта блокировка или, по удачной формулировке Л. Гудкова, «аборт будущего», заключается в отказе видеть, обсуждать будущее своей страны как положительное состояние. Общественное сознание дает согласие рассматривать только перспективы физического или политического «конца света». Последний существует под названием «третья мировая война», или «гражданская война» и «распад России». Ничье и никакое существование за этим пределом не рассматривается.

Старческий по типу дискурс оказывается господствующим в обществе. Отметим, еще и еще раз, что он не связан с возрастом элиты. В эпоху брежневской и постбрежневской геронтократии такого не было. Ныне же, когда властвующая элита состоит из относительно молодых людей и ее главные символические фигуры акцентируют признаки молодости в своем имидже – катаются на горных лыжах, демонстрируют обнаженный торс и т.п. – их риторика и дискурсивная практика в темпоральном плане остаются старческими, не включающими будущее.

В этом смысле они воспроизводят конструкцию, которая присуща сознанию обывателей. В нем дискурсы резко разделены на публичный и приватный. В рамках последнего будущее есть, оно практически освоено. Люди делают различного рода инвестиции, заключают фьючерсные контракты в отношении различных видов капитала, прежде всего – социального в форме образовательного, планируют будущее своих детей на десятилетия и пр. Для пожилых характерно, уповать на «молодых», и вообще «молодость» является здесь главным футуро-ориентированным состоянием. Но это, повторим, в частной жизни каждого человека, его семьи, его близких.

При переходе в общественное пространство люди перестают видеть будущее. Недаром политики лишь недавно решились предлагать стратегии, планы на десятилетие вперед. Общественного резонанса, что характерно, эти планы не получают. Старческое по типу общественное сознание имеет перспективой только свой скорый конец, думать о котором оно себе запрещает. Борясь с сознанием неизбежности этого конца, оно начинает приписывать свой конец, свое поражение козням и злоумышлениям врагов, активно порождает разнообразные фобии и подозрения относительно всех, кто его окружает.

Еще во времена М. Горбачева к «перестроечной» риторике начали добавлять социальную демагогию, рассчитанную на «обездоленных», т.е. в первую очередь, стариков. Далее не было ни одного политика, который хоть раз не попробовал бы привлечь на свою сторону пожилой электорат. Постепенно сложилась новая норма представления социальной реальности. Она вобрала в себя основанный на ностальгии и обиде дискурс стариков.

При этом реальные экономические и социальные меры правительства, активность предпринимателей учитывают интересы старшего поколения лишь постольку, поскольку это им выгодно с точки зрения их интересов и целей. Экономическая политика во многом является «либеральной», предоставляющей людям, в т.ч. пожилым, самим заботиться о себе. Но символическое покрытие всей действительности через СМИ осуществляется теперь как развертывание идеологии «старших», а она является лево-социалистической, «советской» родной для «советского человека». По аналогии с описанными выше механизмами старческого/архаического сознания, забытые песни и другие семантические конструкции отмененного было прошлого всплывают в общественной памяти, которая теперь работает как память старческая. Молодые могут строить свои представления о мире, о стране лишь как частные, не имеющие свойств нормативности, всеобщей обязательности. В итоге Россия видит себя более бедной и разоренной, чем она есть на самом деле, но развивает претензии и амбиции, которые не может обеспечить своим реальным потенциалом.

--------------------------------------------------------------------------------

1. Важным исключением является личное подсобное хозяйство («садовый участок», «дача», «огород»)
2. Одиночество в этой возрастной группе образует одну из острейших проблем, имеющих свои экономические, экзистенциальные, гуманистические и психиатрические и иные проекции. На принципиальную неразрешимость этой проблемы указывал в свое время Дж.Морено.
3. В обстоятельствах конфликта тех или иных групп населения с местными властями нередко лидером оказывается пенсионер. В зависимости от местных условий давление властей на такого активиста, т.е. репрессия, может принимать достаточно жесткие формы, включая угрозу здоровью и жизни. Однако, пенсионера отличает от других граждан то, что лишить пенсии – основы его социального статуса – местные власти не в состоянии.
4. При желании можно искать этому объяснение в общей российской культуре, декларирующей заботу о пожилых, о ветеранах в качестве ценности для всех. Власть, проявляющая такую заботу, считается, может рассчитывать на благодарность как собственно пожилых, так и остальных, более молодых жителей страны. Здесь мы не будем обсуждать, насколько основателен данный расчет, насколько эмоциональными или рациональными являются стремления властей сделать что-то в интересах старшего поколения.

Алексей Левинсон (Левада-Центр)