Выездные университеты: русские студенты-евреи в Швейцарии

Наиболее расхожие ассоциации, связывавшиеся со Швейцарией, – это часы с кукушкой, швейцарские сыры, крутые вершины и альпийские луга с целительным воздухом. Еще в ХIХ веке Швейцария была очень бедной страной, как это ни странно вообразить в наше время. Швейцарцы охотно искали заработков в других странах. Например, сыроваренное дело, бурно расцветавшее в России до революции, было поставлено как раз швейцарскими эмигрантами (известный чекист А.Артузов-Фраучи – сын швейцарских сыроделов, осевших в России). Из Швейцарии в Россию регулярно приезжали на заработки гувернантки – считалось, что в городе Невшатель[2] говорят на самом правильном французском языке (мадемуазель О., увековеченная Набоковым, была как раз оттуда). Напомним, что Ф.-Ц.Лагарп, воспитатель великих князей Александра и Константина, был тоже швейцарцем, изгнанным с родины за вольномыслие и оцененным, как ни парадоксально, при российском дворе.

Что было нужно в Швейцарии русским[3], устремлявшимся туда, начиная со второй половины ХIХ века? Рассмотрение основных потоков, сформировавших довольно значительную для такой маленькой страны русскую колонию, тем более интересно для тематики нашего альманаха, что самым непосредственным образом связано с судьбами русских евреев.

Русских граждан, приезжавших и остававшихся в Швейцарии на более или менее длительное время, можно разделить на три основные группы с точки зрения цели приезда: 1) студенты, 2) политические эмигранты, 3) курортники, санаторные пациенты, туристы. Деление это условно, потому что в реальной жизни цели могли совмещаться или меняться по мере проживания в стране, так что далеко не всегда возможно одного и того же человека категорически отнести только к одной группе.

Все три потока русских приезжих в Швейцарию образовались во второй половине ХIХ века. Начиная с 60-х гг. постоянно увеличивается количество студентов из России не только в университетах, но и в политехнических и коммерческих вузах. Нарастание либерально-демократических настроений в России находит свое продолжение и развитие в Швейцарии, которая стала страной проживания легендарных политических эмигрантов: туда переселяется под конец жизни Герцен, в течение многих лет жили столпы анархизма М.Бакунин и П.Кропоткин, частенько наезжал из Парижа П.Лавров. Часть студентов «уходила в революцию», так и не получив высшего образования. Часть – оставалась индифферентной к революционным идеям, часть – «переболев» революцией, продолжала свою профессиональную деятельность. Кое-кто из  выпускников медицинских и естественно-научных факультетов оставался работать в швейцарских клиниках и санаториях, кто-то из студенток выходил замуж за швейцарцев.

На рубеже веков приехавшие нелегально или полулегально из России начинающие революционеры нередко использовали свое пребывание в университетском городе (чаще всего это были Женева или Цюрих), чтобы поучиться 1-2 семестра в ожидании возвращения в Россию или переезда в другой город. Политическая эмиграция, кроме того, сознательно ориентировалась на студенческую среду, которая была для нее и заинтересованной аудиторией, и «кузницей кадров». Из этих двух групп в основном и состояли русские колонии, концентрировавшиеся в университетских городах – Цюрихе, Берне, Женеве, Лозанне. В Базеле и Фрибурге русских было меньше. К началу ХХ в. русские селятся и в других городах, где были учебные заведения или где они находили работу.

По документам видно, что на конференции и съезды, которые устраивались в названных выше городах русскими оппозиционными партиями, съезжались представители даже из маленьких городков. Что касается количества русских подданных в Швейцарии, то представление о нем может дать статистика, приводимая в КЕЭ: в 1900 г. в стране было 3 937 евреев – уроженцев Российской империи[4].

Заметную часть русских в Швейцарии составляли больные, вынужденные проживать длительное время в санаториях. Развитие высокогорных швейцарских курортов и санаториев также приходится на вторую половину ХIХ в., когда медицина открыла целебное действие горного воздуха на легочные заболевания. Самая многолюдная из «санаторных» русских колоний образовалась к рубежу веков в Давосе. Интересные данные о ней приводит М.Шишкин[5]: в 1892 г. в Давосе проживало 257 русских, а уже в 1912 г. – 3422. С 1908 г. (вплоть до революции) здесь выходили журналы на русском языке – «Давосский вестник», «Европейские курорты» и «За рубежом», издавались русские путеводители. Многие пансионы в кантоне Граубюнден (его центром и является Давос) специализировались на приеме больных из России. В 1909 г. в Давосе открылся «Русский дом для недостаточных туберкулезных больных», регулярно устраивались  благотворительные балы, из чего можно заключить, что швейцарские лечебницы становились, таким образом,  доступными не только для состоятельных людей. В то время Швейцария играла роль лечебно-курортной зоны для России, где собственная санаторная база (на Кавказе и в Крыму) только начинала создаваться.

В отличие от соседних Италии и Франции, где было много культурных центров со знаменитыми на весь мир музеями, Швейцария того времени не слишком притягивала художественную интеллигенцию. Из русских художников или писателей мало кто поселялся в этой стране надолго. Туризм основывался на интересе к природным красотам – водопадам и озерам, горным вершинам и перевалам, альпийским лугам и ущельям. Чаще всего путешественники проезжали через Швейцарию из Франции в Италию или Австрию и наоборот[6]. С начала ХХ в. начинает развиваться групповой туризм с образовательными задачами, в основном, для людей небогатых – например, специальное общество организовывало экскурсии для учителей. Швейцария и в этом случае редко была единственной целью экскурсии, но она являлась одним из весьма привлекательных звеньев туристического маршрута. Обычно в план пребывания входили пешие прогулки или восхождения на вершины. Кроме того, в ХХ в. ширится мода на различные виды спорта. Швейцария, с ее зимними курортами, привлекала и богачей, и людей среднего достатка.

Разумеется, посчитать процент русских евреев среди больных, курортников или экскурсантов вряд ли теперь возможно. Мотивы их поездок в Швейцарию в этом качестве, вероятно, ничем не отличались от мотивов представителей других национальностей, и вряд ли они составляли какую-то количественно заметную подгруппу именно в этой группе. Для примера индивидуального туризма этого рода назовем несколько известных фамилий. Еще маленькой девочкой в Швейцарии побывала Надежда Мандельштам (в то время Хазина) – это было связано именно с ее состоянием здоровья. Известно, что и сам Осип Мандельштам приезжал на две недели к матери, которая лечилась в санатории в окрестностях Берна. В юности Ольга Фрейденберг, двоюродная сестра Б.Пастернака (впоследствии известный филолог), после неудачных попыток лечения туберкулеза в Германии, переехала с матерью в Глион (под Монтре, над Женевским озером), где за три месяца очаги в легких зарубцевались и туберкулез был остановлен. Позже, путешествуя по Европе, Ольга регулярно приезжала в Глион. В июле 1912 г. для встречи с ней туда приехал на два дня Борис Пастернак[7].

В течение многих лет со Швейцарией был связан Лев Шестов (и многие члены его семьи), который скрывал от отца свой брак с Анной Елеазаровной Березовской (с 1897 г.) и поэтому не мог жить с ней одним домом. Пока Анна заканчивала университет в Цюрихе, а сестра Шестова Фаня Шварцман училась на философском факультете в Бернском университете, Шестов не раз бывал в Швейцарии (он в то время не оставался долго в одном месте, путешествуя по Европе и наезжая то в Киев, то в Петербург, то в Москву). С 1900 по 1905 Шестовы поместили дочь Таню в одну швейцарскую семью, жившую в неболь-шой деревне возле Тунского озера, куда Шестов с женой регулярно приезжали на лето. Со времени тяжелой болезни отца (1908 г.) Шестовы уже открыто поселились вместе – сначала в Германии, а потом (в 1910 г.) сняли виллу «Villa des Soules» на берегу Женевского озера[8], в маленьком городке Коппе (Coppet). Здесь они прожили до Первой мировой войны. Шестовы охотно принимали гостей, устраивали музыкально-литературные вчера. Из России к ним приезжали А.Ремизов, С.В.Лурье, Е.Герцык и др. С весны 1911 до сентября 1913 г. у Шестовых жила Фаня с мужем – композитором и музыковедом Г.Ловцким[9]. Ловцкие были очень близки с Шестовым и много ему помогали. Большую часть жизни они прожили в Швейцарии (с начала войны 1914 г.  до 1921 – в Женеве) и в Германии. Умерли оба в Цюрихе.

С началом Первой мировой войны приток русских в Швейцарию практически прекратился, а многие постарались кружным путем вернуться в Россию. Революция 1917 года, несмотря на предварявшие ее бурные политические события, оказалась неожиданностью не только для большинства далеких от политики людей, но даже и для профессиональных революционеров. Находившийся в Цюрихе Ленин срочно вызвал по телефону отдыхавшего в Давосе Карла Радека. История с пломбированным вагоном, в котором многие политэмигранты (в том числе Ленин и Зиновьев) вернулись в Россию, хорошо известна. После революции в Швейцарии еще какое-то время действовали старые консульства, занимавшиеся устройством отъезда русских граждан на родину. Количественный и качественный состав диаспоры радикально изменился. Большинство студентов и революционеров-социалистов разъехалось. Оставались больные со средствами или, наоборот, те, у которых не было средств на отъезд (они обращались в благотворительные фонды). Появилась и новая эмиграция – беженцы, как их тогда называли. В Швейцарии она была малочисленна. Вот свидетельство современника:

«Относительно числа русских в Швейцарии, беженцев и оставшихся в Швейцарии в связи с событиями в России, сколько-нибудь точных данных не имеется. В 1920 г. количество русских граждан в Швейцарии весьма приблизительно определялось в 5–6 тысяч; с тех пор многие русские покинули Швейцарию из-за дороговизны жизни и безработицы. Не может быть дано, даже приблизительно, число русских детей в Швейцарии в настоящее время. Русские дети имеют возможность получать образование, по крайней мере, начальное, в швейцарских начальных школах, посещение которых обязательно и бесплатно не только для местных граждан, но и для иностранцев. Бесплатны также и учебные пособия. <…> В Женевском и Ваадском[10] кантонах, где сосредоточено большинство русских, средняя школа платна, причем для детей иностранцев плата значительно больше, чем для швейцарцев»[11].

После представленной беглой характеристики русской колонии в Швейцарии второй половины ХIХ и начала ХХ века остановимся более детально на потоке русских (и в их числе евреев) студентов и студенток, который не только оказался вехой в движении эмансипации женщин (в особенности еврейского происхождения), но и сыграл определенную политическую роль. Этот своеобразный феномен привлек особое внимание швейцарцев, хотя и привыкших к присутствию большого количества иностранцев в стране, но относившихся к русским как к довольно экзотическому элементу. С тех пор о русском студенческом буме было написано довольно много работ научного характера, подняты кое-какие документы, написаны диссертации, прослежены биографии конкретных лиц. Тем не менее, многие аспекты этого крайне интересного и важного исторического явления до сих пор остаются неисследованными, а общий ход процесса вырисовывается довольно приблизительно. Данная статья, разумеется, не может заменить широких комплексных исследований. Указывая на их необходимость, автор видит свою задачу в представлении результатов своего скромного и весьма локального исследования на фоне популярного изложения некоторых фрагментов истории этого движения на основе уже существующих публикаций.

Правительственная национальная политика, искусственно ограничивавшая прием в вузы процентной нормой, была основной, но далеко не единственной причиной учебной эмиграции из России в европейские страны. Гораздо более массовый охват имели общие программные установки имперской системы образования. Существенным препятствием для поступления в университет было положение, не позволявшее поступать туда без экзаменов выпускникам реальных, коммерческих, технических и пр. училищ (а среди еврейской молодежи их было немало), которые должны были сдавать экстерном экзамены по программе классической гимназии (включая ужасную латынь). Однако самым существенным препятствием для обучения в вузе была просто-напросто их малочисленность. Несмотря на явную нехватку специалистов во многих жизненно важных для развития страны областях, количество отечественных вузов (политехнических, инженерных, аграрных) возрастало медленнее, чем  потребности общества и экономики. То же самое можно сказать об университетах, в которых кроме гуманитариев, получали подготовку врачи и естественники (физики, химики). Таким образом, в результате жесткого конкурсного отбора за бортом оставалось слишком много молодежи, стремившейся к высшему образованию и имевшей реальные шансы быть востребованной в качестве специалистов. Образование же, полученное за границей, гарантировало высокий профессиональный уровень и соответствующую карьеру в случае возвращения на родину[12]. К этим общим, самым распространенным мотивам, можно добавить индивидуальные: желание прослушать лекции какого-то конкретного профессора[13], «посмотреть Европу», усовершенствоваться в языке, семейные обстоятельства и т.д. 

Процентная норма, как известно, не касалась крещеных евреев. Однако, независимо от конфессиональной принадлежности, студенты-евреи вызывали особую подозрительность властей, убежденных, что они, как и поляки, являются потенциальными бунтовщиками, от которых лучше всего избавиться при первой возможности. Соответствующие рестрикции (например, исключение из вуза) порождали именно ту реакцию, которую данные меры, по мысли властей, должны были предупредить. Студенты, втянутые порой случайно в обычные тогда студенческие беспорядки, нередко превращались в убежденных борцов, а вошедшие в конфликт с правопорядком и получившие «волчий билет», автоматически пополняли ряды тех, кто вынужден был продолжать образование за границей (если вообще речь шла о его продолжении), – в этом пункте группа «студенты» соприкасается с группой «политическая эмиграция».

Еще одна социальная группа, которая заведомо и априорно оказывалась аутсайдером среди кандидатов в студенты в пределах отечества, – это женщины, до определенного времени вообще не имевшие никаких шансов на получение высшего образования. Открывшиеся в 1869 г. Высшие женские курсы (Аларчинские в Петербурге и Лубянские в Москве), как и учреждавшиеся в течение второй половины ХIХ – начале ХХ века вузы для женщин (в том числе знаменитые Бестужевские курсы)[14], также не удовлетворяли постоянно возраставший спрос на высшее образование среди энергично эмансипировавшихся представительниц прекрасного пола самых разных национальностей и вероисповеданий. Стремление женщин к образованию было общей тенденцией, однако за границей число студенток с еврейскими именами явно превышает остальные «меньшинства», а порой и русское «большинство». Это иллюстрирует стремление еврейской молодежи того времени к активной общественной жизни, к профессиональному самоутверждению, к интеграции в окружающем обществе. Для верного понимания мотивов, которыми руководствовались тогдашние студентки, воспользуемся свидетельством Веры Фигнер, впоследствии знаменитой революционерки, а в 1870-х – студентки медицины в Цюрихском университете. По ее воспоминаниям, сокурсницы вовсе не были борцами за эмансипацию. Молодые девушки чаще всего выбирали медицину, потому что видели в ней способ принести пользу обществу (народу?)[15]. Идеи служения народу пронизывали тогда широкие слои русской интеллигенции. Многочисленные кружки, где эти передовые идеи обсуждались, втягивая в движение новых сторонников и сторонниц, придавали им уверенности в правильности выбранного пути (не всегда одобряемого родителями). Конечно, трудно соизмерить процент «личного» и «общественного» при принятии столь важного жизненного решения, как обучение за границей, но многочисленность студенток из России на медицинских факультетах швейцарских университетов косвенно подтверждает это наблюдение современницы.

Что касается политической эмиграции, то к ней примыкает еще одна подгруппа студентов, выезд которой за рубеж в довольно массовом количестве предопределялся национальной политикой. В Российской империи «польский вопрос» на протяжении почти полутора веков (начиная с первого раздела Польши в 1772 г. и до 1918 г.) являлся одним из самых болезненных для правительства, которое так и не смогло найти приемлемых решений для него. Дискриминационная политика естественным образом приводила к массовому оттоку польской студенческой молодежи за рубеж, где среди российских студентов поляки составляли вторую по численности национальную группу после евреев. В эти землячества входили поляки и польские евреи не только Российской империи, но также Пруссии (позже – Германии) и Австро-Венгрии, что порождает известные трудности для статистических подсчетов.

Русская студенческая колония в Цюрихе сыграла в 1860–1870-х гг. особую роль как в истории женского образования, так и, по мнению проф. Дж.Мейджера[16], в развитии народнических идей. Она сформировалась раньше других и была наиболее многочисленна. Первые студенты из России появились там в начале 60-х гг. Период 1861–1863 гг. принес наплыв студентов, как русских, так и польских[17]. В это же время в лекционных залах Цюрихского университета появляются студентки из России[18]. Первой женщиной, закончившей университетский курс и получившей звание доктора медицины, стала Надежда Суслова[19], приехавшая в Цюрих в начале 1865 г. К моменту ее приезда в двух вузах этого города, принимавших иностранных студентов[20], уже училось несколько соотечественни-ков Сусловой: в 1864/65 уч. г. в университете зарегистрировано 6 студентов из России, в следующем – 5; в Политехническом – соответственно 6 и 13. Эти студенты прибывали из разных городов[21], в том числе из Николаева и Одессы, и по некоторым именам можно предполагать, что среди них были евреи. В эту статистику не входят поляки, число которых в цюрихских вузах, начиная с 1863 г. было больше, чем русских (следствие восстания)[22].

Кроме Сусловой, стать студентками Цюрихского университета пытались А.Руднева-Кашеварова, еврейка из Витебска (она в конце концов получила образование в России, но только благодаря специальной протекции), и Княжнина, которая так и не добилась права стать студенткой (а не слушательницей) и уехала из Цюриха в 1867 г. В феврале 1867 г. Суслова получила разрешение сдавать экзамены, а 14 декабря того же года защитила диссертацию на звание доктора медицины. Таким образом, Цюрихский университет стал первым (и в течение нескольких лет единственным) университетом, который предоставил женщинам те же права, что и мужчинам (Парижский университет официально открыл двери для женщин еще в 1863 г., но в России этот факт оставался, по-видимому, неизвестным – все первые студентки подавали заявления в Цюрихский университет)[23].

В 1868 г. примеру Сусловой последовала Мария Бокова, в 1869 – Анетта Серебряная и Бетти Фронштейн (она изучала математику)[24]. Количество женщин среди студентов Цюрихского университета стремительно возрастало: если в 1870 г. в числе 6 русских, зачисленных в качестве студентов, было 3 женщины, то уже на зимний семестр 1872/73 г. в числе 75 студентов было принято 43 женщины, а в мае того же учебного года на 153 студента приходилось 103 женщины. В Политехническом институте ситуация выглядела следующим образом: в 1870 г. – 32 студента  (только мужчины), в 1873/74 г. – 34 (в т.ч. 3 женщины). Интересно, что при этом трое мужчин и две женщины обучались в обоих вузах одновременно. То есть, на май 1873 г. в Цюрихе было 182 студента из России, в том числе – 104 женщины. Русская колония в Цюрихе насчитывала тогда примерно 300 человек.

Среди городов, откуда прибывали студенты, первое место (по числу упоминаний) занимают Одесса и Петербург, но довольно многочисленны и упоминания неуниверситетских городов – Кишинев, Курск, Каменец-Подольский. Можно предполагать, что процент евреев уже тогда среди русских студентов был значителен. Назовем для примера еще два имени, также женских. В октябре 1870 г. студентками медицинского факультета в Цюрихе стали две подруги из Херсона – Анна Герценштейн и Стефания Берлинерблоу (первая умерла в следующем году, а вторая закончила университет в Берне).

Быт русской колонии этих лет изучен слабо, поскольку исследователей, как правило, больше интересовала история политических идей и событий. Даже в мемуарах жизнь колонии отражается чаще всего под углом политики, так как большинство дошедших до нас воспоминаний принадлежат революционерам. По прочтении ряда мемуаров создается впечатление, что русская колония жила довольно замкнутой жизнью – студенты почти не поддерживали тесных контактов со швейцарцами и с другими иностранными студентами, оставаясь в некоторой бытовой изоляции. Русские селились компактно, организовывая свою инфраструктуру: дешевые столовые, кассу взаимопомощи, библиотеку и т.д. Это объяснялось желанием общаться с кругом земляков, играла роль и финансовая несостоятельность многих студентов и студенток. Вот что пишет о цюрихской колонии навестивший ее Кропоткин:

«Знаменитая Оберштрассе возле Политехнического была уголком России, где русский язык преобладал над другими. Студенты жили, как большинство русских, особенно женщины, очень экономно. Чай и хлеб, немного молока и тонкий кусочек мяса, приготовленный на спиртовке, оживленное обсуждение последних социалистических новостей или только что прочитанной книги – таков был их быт. Те, у кого денег было больше, чем требовал этот образ жизни, отдавали их в общую кассу. Что касается одежды, то тут также царила экономия…»[25].

Первым студенткам приходилось нелегко не только в быту, но и психологически – они были белыми воронами в преимущественно мужской среде. Отношение к ним окружающих далеко не всегда было доброжелательным, хотя формальных препятствий для обучения не чинилось. Часть русских барышень выглядела сообразно стандартам времени, внешне ничем не отличаясь от окружения, но среди них были и «нигилистки», нередко шокировавшие благопристойных европейцев своим внешним видом. Первая студентка из Германии в Цюрихе, Ф.Тибуртиус (зачислена в 1869 г.), оставила описание юной Ольги Любатович, впоследствии ставшей известной революционеркой. Знакомство состоялось в русской столовой, куда Тибуртиус пришла со своей знакомой С.Берлинерблоу.

«За столом сидело странное существо, чья биологическая принадлежность показалась мне совершенно загадочной: круглое, мальчишеское лицо, коротко остриженные волосы <…> кривоватые темные огромные очки… зажженная папироса во рту… Существо не обратило на меня ни малейшего внимания, оставаясь погруженным в чтение какой-то большой книги… Знакомство состоялось, и существо оказалось семнадцатилетней москвичкой, мисс Любатович, что было подтверждено ею коротким кивком; номинально она изучала философию, не имея никакой подготовки в этой области и не обладая достаточным знанием немецкого языка»[26].

Действительно, фотографии и карикатуры того времени, публиковавшиеся в швейцарских газетах, подтверждают эти впечатления. Многие русские тоже были не в восторге от жизни в Швейцарии. Мария Субботина даже считала, что: «…в деспотической России жизнь легче; там не такая угнетающая атмосфера рутины и обычаев, как в свободной Швейцарии»[27].  

Политическая деятельность русских студентов не вызывала ни малейшего возражения со стороны швейцарцев – они считали ее исключительно внутренним делом колонии. Полиция вмешивалась только в том случае, если считала, что затронуты интересы Швейцарии или нарушен общественный порядок. Вид на жительство выдавался беспрепятственно, в том числе и политическим эмигрантам, в случае затруднений – помогали швейцарские друзья. Для обучения в университете не требовалось даже предъявления документа об окончании среднего учебного заведения.

Быстрая и довольно интенсивная политизация русской студенческой ко-лонии в Цюрихе, подкрепленная визитами Бакунина и Лаврова, наконец, обратила на себя внимание русского правительства. В мае 1873 г. специальным указом женщинам было запрещено учиться в Цюрихе, а ученые степени, полученные там после 1 января 1874 г., объявлялись в России не имеющими силы[28]. Это нанесло сильный удар по колонии, которая на какое-то время почти перестала существовать. Часть студентов вернулась в Россию, часть разъехалась по другим европейским университетам, часть никогда уже не вернулась в Россию.

Цюрихский и Бернский университеты традиционно соперничали между собой. Неудивительно, что и Бернский университет вслед за Цюрихом решил принимать на учебу женщин. Первой студенткой стала дочь колумбийца и швейцарки Анна Гальвис-Хотц, приехавшая из Боготы и записавшаяся в университет 17 апреля 1872 г. В апреле 1873 г. из Цюриха в Берн приехала вторая студентка – это была Раиса Френкель-Святловская, русская еврейка из Петербурга, приехавшая вместе с мужем Владимиром Святловским. Раиса  получила докторскую степень в феврале 1876 г., работала врачом в русском Красном Кресте, в 1876-77 г. уехала в Сербию, где возглавила военный госпиталь в Белграде. Позже преподавала на женских курсах в Москве, умерла в Евпатории в 1912 г.[29]

После указа 1873 г., делавшего невозможным «фричам»[30] получение докторской степени в Цюрихе, часть их перешла в Бернский университет. Население Берна сразу обратило внимание, что на улицах их маленького тихого города появились странные барышни, громко говорящие между собой на непонятном языке. Их называли «Kosakenpferdchen» – «казацкие лошадки». Вот как они выглядели по воспоминаниям Елизаветы Литвиновой из Петербурга, ставшей студенткой Бернского университета 15 января 1874 г.[31]: «Русских здесь было много. Их можно было встретить всюду на улицах. Они стояли группами на каждом углу, очень громко разговаривали, обнимались. Они вели себя, как ученики, выпущенные на перемену» [32].

15 октября 1873 г. в Бернский университет записались: Катарина Шрайбер, Серафина Шахова, Любовь Кёрнер, Александра Попова, Леонида Водикин, Раиса Шлыкова-Путята, Виргиния (Женя) Шлыкова, София Хассе, Юлия Ильина, Анна Топоркова, Мария Шульц, Ольга Любатович, Доротея Аптекман и Наталия Ландс-берг[33]. На зимний семестр 1873/74 г. на медицинский факультет записались еще 10 русских студенток: Мария Зибольд, Доротея Фамилиант, Матильда Эйтнер, Ольга фон Штоф, Фанни Берлинерблау, Берта Каминская, Вера Филиппова (Фигнер), Надежда Скворцова, Розалия Симонович, Надежда фон Шульц.

Первыми женщинами, получившими докторскую степень (по медицине) в Бернском университете, стали Розалия Симонович из Одессы и Мария Зибольд из Петербурга (защитились весной 1874 г.). М.Зибольд работала позже хирургом в Софии, Белграде и затем в течение 17 лет – в Константинополе.

Анна Розенштейн, из состоятельной еврейской купеческой семьи, вначале училась в Цюрихе (она была второй по счету студенткой Политехнического института), но не окончила курса, так как втянулась в политическую деятельность в России. Позже вновь приехала в Швейцарию, чтобы учиться медицине в Бернском университете. Экзамен на врача сдала в Италии, где играла видную роль в социалистическом и феминистском движении.

Первой из женщин докторскую степень по филологии и истории в Бернском университете получила 28 июля 1874 г. Сусанна Рубинштейн (Россия). Она училась в Лейпцигском университете, но решение давать женщинам докторскую степень там было принято только в 1906 г., поэтому для защиты диссертации она приехала в Берн.

В области права первой женщиной, получившей докторскую степень в Бернском университете (17 апреля 1874 г.), стала Фанни Берлин из Петербурга. По экономике первая докторская степень была присуждена женщине гораздо позже, чем по названным выше дисциплинам. Ее получила в 1892 г. Доротея Перельмутер из Одессы.

Начало было положено. К концу ХIХ в. во всех швейцарских университетах (в Цюрихе, Берне, Базеле, Женеве, Лозанне, Фрибурге) учились русские студенты из самых разных регионов. О росте числа студентов и качественного уровня образования в первые годы ХХ в. красноречиво свидетельствуют данные ежегодников, в которых публиковались списки лиц, получивших докторскую степень по окончании полного университетского курса[34]. Нами были проанализированы данные ежегодников за 14 лет: с 1897/98 по 1910/11 учебный год. Ниже представлены некоторые результаты исследования.

В списках выпускников сообщалась тема диссертации, место ее защиты и публикации (это не всегда совпадало) и некоторые персональные данные. Именно они интересовали нас в данном случае, прежде всего, с точки зрения государственной и национальной принадлежности диссертанта. Целью исследования было выявление русских подданных и русских евреев среди общего числа получивших докторскую степень.

Небольшой комментарий к принципам отбора и анализа данных.

Диссертация. Кроме докторских (в современном русском языке за ее эквивалент принимается кандидатская степень) диссертаций, в ежегодниках сообщались данные о защите диссертаций на высшую научную степень (русский эквивалент – докторская) – Habitationsschriften Dissertationen в немецкоязычных университетах и, соответственно, во франкоязычных – Leçons inaugurales (предзащитная публичная лекция). Немногочисленные диссертации на высшую научную степень, защищенные русскими гражданами, приплюсованы для упрощения к обычным докторским.

Национальность защитившихся, разумеется, можно установить по кратким записям только предположительно, на основании звучания имени-фамилии. Данные, судя по всему, записывались со слов студента, а не на основании документов. Очень часто имена записаны в немецкой или французской версии, или даже в уменьшительной форме. В Женевском и Лозаннском университетах местность, из которой прибыл диссертант, вообще не указывалась.

Особую трудность, как уже отмечалось, составляет различение польских и русских евреев. С формальной точки зрения русскими евреями мы должны считать и польских евреев из Царства Польского, но у нас нет оснований относить к этой группе польских евреев, проживавших на других территориях. Не говоря уже о том, что определенно отнести к той или другой группе конкретного студента не всегда возможно по причине скудости известных нам биографических данных (иногда это только имя и фамилия, которые звучат по-еврейски), неизвестно, к какой группе отнести, например, польских евреев, менявших страну проживания. Эта принципиальная неопределенность создает некоторую приблизительность статистических подсчетов, но не затемняет общих тенденций.

Насколько по существу это разделение искусственно, может дать понять хотя бы один пример. В 1898 г. на юридическом факультете Цюрихского университета докторскую степень получила Роза Люксембург[35]. Фактически она происходила из немецко-еврейской семьи, проживавшей в Варшаве. Но в нашей статистике она фигурирует в качестве русской студентки и русской еврейки.

Необходимость привести полученные данные в систему для определения общих тенденций на основании статистических выкладок склонила нас подойти к решению вопроса с польскими/русскими евреями чисто формально: жители Царства Польского и Литвы (то есть, территорий, входивших в состав Российской империи) причислялись к русским евреям, жители Австро-Венгерской империи и Пруссии (Германии) – не причислялись[36].

Нужно сказать, что состав студентов из России был довольно разнообразен. Среди них можно обнаружить приезжих не только из столичных городов и крупных центров, которые уже упоминались (Москва, Петербург, Киев, Одесса, Николаев), но и из маленьких городков[37], с Кавказа, из Сибири, не говоря о Европейской части России, включавшей и черту оседлости.

Следует подчеркнуть, что количество докторских степеней не отражает общего количества студентов на факультете в каждом академическом году, хотя, возможно, существовала определенная корреляция. Многие учащиеся были только слушателями, но даже и зачисленные в студенты далеко не всегда проходили полный курс обучения. Некоторые студенты посещали от одного до нескольких семестров, либо прерывая дальнейшее обучение, либо заканчивая другой университет. Это объяснялось разными причинами. В частности, известно, что на гуманитарных факультетах такое прослушивание одного-двух семестров часто рассматривалось как дополнение к уже законченному (или продолжавшемуся) обучению в каком-то российском университете или просто имело целью повышение уровня знаний без намерения закончить курс и получить степень. Можно предположить, что более формальное отношение к учебе и документам об образовании было у студентов тех факультетов, без окончания которых профессиональная деятельность была бы невозможна (медицина, естественные науки).

Предпринятые нами подсчеты ставили себе целью проследить динамику числа докторантов (в их числе – из России) швейцарских университетов, поскольку в просмотренной нами литературе статистические данные приводятся чаще всего по единичным годам, что не дает возможности сопоставления их с теми же цифрами на более или менее длительном временном отрезке и/или в соотношении с количеством студентов из других стран. Для иллюстрации мы выбрали диаграмму по Бернскому университету.

По приведенной диаграмме видно, что количество диссертантов из России весьма значительно по отношению к общему числу диссертантов, среди которых были и швейцарцы, и граждане других стран. Цюрихский и Бернский университеты наиболее характерны для того, чтобы представить себе размах «студенческого бума». На фоне возрастания от года к году числа диссертантов вообще, число диссертантов из России растет еще быстрее. Русские евреи, как правило, составляют большинство среди русских диссертантов, и, кроме того, их количество стабильно растет от года к году, что также позволяет видеть в этом совершенно определенную тенденцию.

Менее явно эти тенденции просматриваются в других университетах, что объясняется их спецификой. В Базеле, с его одним из старейших в Европе университетов, русских до 1905 г. было очень мало – в основном по причине принципиальной позиции ректората, не желавшего принимать иностранцев. А в католический университет во Фрибурге из граждан Российской империи поступали в основном поляки из Царства Польского[38]. В Женеве максимальное количество защищенных диссертаций приходится на 1904, 1905 и 1911 г., причем колебания числа русских студентов не всегда совпадают с колебаниями общего числа студентов. Например, в 1910 г. «русских» диссертаций было больше – 35 по сравнению с 22 остальных. В Лозанне количество защищенных диссертаций вообще меньше (и сравнимо с Фрибургом), что объясняется размерами самого университета, но тенденция роста прослеживается достаточно четко[39]. Число русских евреев, получивших докторскую степень, коррелирует с числом русских диссертантов и, соответственно, стабильно возрастает.

Какие факультеты пользовались предпочтением студентов из России? На первом месте, вне всяких сомнений, медицина. В 1910 г. русскими студентами было защищено диссертаций по медицине в Базеле – 18, в Берне – 42, в Женеве – 26, в Лозанне – 23, в Цюрихе – 53. Кроме того, в Берне был ветеринарный факультет, также пользовавшийся популярностью. На втором месте по востребованности после медицины были естественные науки/математика (эти дисциплины изучались на философском факультете)[40]. В Женевском университете подобную роль играл научный факультет (Faculté de Science). На юридическом и экономическом факультетах русских диссертаций не слишком много[41]. На таких «экзотических» для русских студентов факультетах, как «католическая теология», «русские» диссертации, конечно, редкость, однако именно в 1910 г. в Берне по этой специальности защитился Boris Lifschitz aus Krementschug (Russland). По филологии (т.е. I философский факультет) «русских» диссертаций тоже единицы, причем тема чаще всего связана с русской (или польской, если диссертант из Польши) или французской литературой.

Назовем несколько фамилий из прославившихся впоследствии выпускников швейцарских университетов. Среди «нерусских» в просмотренных нами ежегодниках фигурирует некто Albert Einstein aus Zürich (1906 г., Цюрихский ун-т, II философский факультет) и M.Eitingon aus Galizien (1910 г., Цюрих, медицинский факультет)[42]. Последний является не только европейской знаменитостью в качестве психоаналитика, но и имеет некоторое отношение к «козням Коминтерна», будучи братом знаменитого организатора убийства Троцкого Леонида (Наума) Эйтингона. В том же 1910 г. защитилась в Берне уже упоминавшаяся сестра Льва Шестова Fanny Lovzky aus Kiew. В 1903 г. в Женеве получила степень доктора медицины Лина Штерн (Lina Stern) – будущий академик и единственная, кто избежал расстрела среди членов Еврейского антифашистского комитета.

Чтобы несколько дополнить тему русских евреев в Швейцарии (в связи с обучением в  университетах), назовем известных партийных деятелей. Бернский университет закончил в 1887 г. эсер Х.О.Житловский. Он долгое время жил в Берне и даже уговорил (ок. 1899 г.) В.Чернова переехать туда из Цюриха, предоставив ему возможность пользоваться своей прекрасно подобранной философско-социологической библиотекой[43]. В Берне также учился (и, по-видимому, окончил его в 1902 г.) эсер, человек трагической судьбы – С.Я.Рысс[44]. В разное время учились, но не закончили курса: Г.Зиновьев в Берне, Л.Дейч в Базеле, Х.Раковский в Женеве. Видный меньшевик, сторонник объединения меньшевистской и большевистской фракций О.А.Ерманский (наст. фамилия Коган) учился в 1891-95 гг. в Политехническом институте в Цюрихе.

Многочисленность русских студентов время от времени вызывала беспокойство швейцарских студентов, которые обижались на то, например, что русские занимают все первые ряды в аудитории, что их слишком много в лабораториях и анатомическом театре, и это затрудняет швейцарцам процесс обучения. В результате таких жалоб ректораты давали определенные рекомендации и время от времени обращались к рассмотрению вопроса об ограничении числа пришельцев из России. Предпринять какие-то радикальные шаги в этом направлении мешали два непреодолимых для швейцарцев фактора. Во-первых, Швейцария гордилась либерально-демократиче-ским духом своих законов – это была не только государственная доктрина, но и прочно вошедшая в быт традиция. Во-вторых, плата за обучение, поступавшая от русских студентов, составляла значительную часть университетского бюджета, и игнорировать этот фактор было совершенно невозможно. Обычно вводимые ограничения не шли далее требования предъявления диплома об окончании среднего учебного заведения и тому подобных формальностей (в определенные периоды не требовалось даже этого). Рост численности русских студентов продолжался вплоть до 1915 г. (выпускники 1914 года защищали докторскую диссертацию еще в мирное время), когда проблема разрешилась сама собой. То, что так и не удалось сделать ректоратам, сделала мировая война. Поток русских студентов резко уменьшился. Разразившаяся в 1917 г. революция свела этот поток практически к нулю. В течение первых послереволюционных лет многие русские подданные вернулись в Россию. В дальнейшем в швейцарских университетах обучались представители первой эмигрантской волны, но это были единицы.

Вопросам взаимоотношений Швейцарии и России, взаимных миграций и, в особенности, русской политической и образовательной эмиграции в Швейцарии посвящена обширная литература. Наиболее полная библиография занимает 116 страниц мелкого шрифта в сборнике «Asyl und Aufenthalt. Die Schweiz als Zuflucht und Wirkungsstaette von Slaven im 19. und 20. Jahrhundert». Basel: Helbing und Lichtenhahn, 1994[45]. На русском языке существует обширный корпус мемуарной литературы, освоенный исследователями далеко не в полном объеме. В 1995 г. усилиями обеих стран был издан уникальный сборник документов «Россия – Швейцария. Russie – Suisse. Russland – Schweiz. 1813–1955: Документы и материалы». М.: Международные отношения, 1995. Такого рода издания являются научной базой для дальнейших исследований. Самым «белым пятном» в данном круге вопросов является тема русской эмиграции первой волны в Швейцарии, нередко ее изучение затрудняется отсутствием и неучтенностью источников, как архивных, так и печатных.

В заключение хотелось бы выразить благодарность сотрудникам швейцарских университетов и библиотек, которые своим доброжелательным вниманием и действенной помощью способствовали сбору материалов для данной работы: M.Bankowski (Zürich), T.Bourquin (Lausanne), J.Sygnarski (Fribourg), A.Lothamer, B.Lothamer, I.Burger-Chernova (Bern), а также B.Lyco, переводчице кантона Во.

***************************************

 

[1] См. также: КЕЭ. Т.10. Иерусалим, 2001. Стлб.127–135.

[2] Невшатель – город во французской Швейцарии.

[3] В статье слово «русский» употребляется не в качестве национальности, а в значении, принятом повсеместно вне России, – как обозначение государственной принадлежности.

[4] КЕЭ. Т.10. Иерусалим, 2001. Стлб.131.

[5] Шишкин М. Русские в Альпах // Итоги. № 3. 2001. 23.01. С.38–40.

[6] Из совершивших такого рода путешествия и описавших их можно назвать Н.Карамзина (именно он автор знаменитого восклицания: «О, щастливые, щастливые швейцары!..»), Д.Фонвизина, В.Жуковского. Что касается постоянных рус. жителей Швейцарии раннего периода, то можно привести довольно интересный и малоизвестный в России факт: в Эльфенау (под Берном) жила со своим двором вел. кн. Анна Федоровна (1781–1860).

[7] Переписка Бориса Пастернака. М.: Худ. лит, 1990.

[8] К сожалению, несмотря на предпринятые нами поиски, этой виллы обнаружить не удалось.

[9] Баранова-Шестова Н. Жизнь Льва Шестова. Париж, 1983. Т.II. С.299–300; о Ф.Шварцман и ее муже Г.Ловцком см.: ЕКРЗ. Т.3. С.254.

[10] Речь идет о кантоне Во (Vaud), гл. городом которого является Лозанна.

[11] Руднев В.В. Зарубежная русская школа 1920–1924. Париж, 1924. С.159.

[12] Такое положение в известной степени устраивало и правительство, поскольку, не вкладывая ни рубля, оно получало готовых специалистов по таким дефицитным в то время профессиям, как врачи, инженеры, технологи и т.д.

[13] Напр., общеизвестно, что Б.Пастернак по окончании Моск. ун-та в 1912 г. отправился в Марбург, чтобы прослушать курс знаменитого философа Г.Когена, будущий академик А.Ф.Иоффе уехал в 1896 г. в Мюнхен, чтобы стать учеником В.-К.Рентгена (в Россию вернулся в 1906 г., отказавшись от предложения профессуры в Мюнхене).

[14] Российское правительство явно не поощряло совместного обучения: в отличие от Европы, оно шло не по пути предоставления женщинам права обучаться в уже существовавших вузах, а основывало новые специально для женщин. Единственными среди дореволюционных вузов, в которых могли обучаться совместно мужчины и женщины, были высшие училища при Академии художеств, что способствовало появлению уже в 10-х годах целой плеяды знаменитых теперь на весь мир «амазонок авангарда».

[15] Фигнер В. Студенческие годы (1872–1876). М.: Голос труда, 1924.

[16] Meijer J.M. Knowledge and Revolution. The Russian Colony in Zürich (1870–1873). A Contribution to the study of Russian Populism. Assen, 1955. Приводимые далее стат. данные по цюрихской колонии взяты нами из этого монографич. исследования. (Далее – Meijer J.M.)

[17] Это явление, вне всякого сомнения, связано с полит. событиями тех лет – освобождением крестьян и польским восстанием 1863 г.

[18] Документально присутствие женщин в ун-те зафиксировано в 1861 г., но возможно, что более раннее их появление просто недокументировано.

[19] Сестра возлюбленной Ф.Достоевского Аполлинарии Сусловой.

[20] Кроме ун-та, в Цюрихе была Высшая техн. школа, к-рую обычно называли Политех. ин-том.

[21] Интенсивное строительство жел. дорог во второй половине ХIХ в. значительно облегчило путешествие в неблизкую Швейцарию.

[22] Швейцария была безопаснее для поляков, чем соседняя Германия, к-рая поддерживала очень близкие дипломатич. отношения с Россией. В 1864-65 в Цюрихском ун-те училось 11 поляков, в следующем акад. году – 9, в Политехническом – 34 и 35 соотв. Россия «догнала» поляков только к 1870 г. В дальн. число польских студентов оставалось на прежнем уровне, а русских – постоянно возрастало.

[23] Meijer J.M. Р.25.

[24] Возможно, она первая рус. еврейка, получившая докт. ст. в Швейцарии.

[25] Meijer J.M. Р.269.

[26] Там же. Р.59–60.

[27] Там же. С.57.

[28] Там же. С.142.

[29] Здесь и далее фактич. и стат. данные по Бернскому ун-ту приводятся по материалам выставки «Damen Kosakenpferdchen Wybervolch. Die ersten Frauen an der Universitaet Bern», состоявшейся в Бернском ун-те 21.11.– 31.12.1995 г.

[30] Шутливое прозвище цюрихских студенток мед. факультета.

[31] Е.Литвинова была 32-й по счету женщиной, принятой в Бернский ун-т. Она училась на филос. фак. и защитила докт. дисс. 13 марта 1878 г. по трем дисциплинам (математика, минералогия, ист. философии).

[32] Обратный перевод с немецкого. Цит. по материалам выставки в Бернском ун-те (см. прим. 26).

[33] Имена воспроизведены нами на основании немецкого написания.

[34] Catalogue des Ecrits académiques Suisses 1897–1898. Basel, 1898. В дальн. – те же выходные данные с изменением соответственно уч. года и года изд-я.

[35] Запись в ежегоднике: Luxemburg, Rosa [aus Warschau]; тема диссертации: Die industrielle Entwickelung Polens. Ср. КЕЭ. Т.4. Иерусалим, 1988. Стлб. 1003–1004.

[36] Польские евреи из Царства Польского жили жизнью польской колонии, но, во-первых, они оканчивали средние уч. заведения, где языком преподавания был русский, а во-вторых, учитывая отсутствие языкового барьера и демократический дух студ. среды, граница между поляками и русскими не была слишком герметичной. А для полит. эмигрантов (они также учились в ун-тах, хотя по большей части не слишком долго) вообще гораздо важнее была партийная, чем гос. принадлежность, не говоря уже о национальной. В рассматриваемый нами период активность полит. эмиграции постоянно возрастала: различные партии устраивали диспуты, лекции, собрания, стараясь привлечь к себе симпатии студ. аудитории, – все это способствовало национальной интеграции и формированию определенного типа польско-русского (и польско-немецко-русского) еврея.

[37] Иногда в анкете сообщается только населенный пункт, но нередко уточняется, кроме этого, регион или страна.

[38] По результатам исследования за 14 лет (с 1897 по 1911 г.) в Базельском ун-те получили докт. степень 142 студента из России (из них 18 до 1905 г.), в том числе 95 евреев (4 до 1905). Во Фрибурге за тот же период получили докт. степень 81 студент из России, в т.ч. 12 евреев.

[39] В 1910 и 1911 г. число «русских» и «остальных» дисс. выглядит след. обр.: 23–23 и 23–35 соотв.

[40] По принятой в то время классификации филос. фак. обычно делился на две группы (в сущности, их рассматривали как два отдельных факультета): первая – филология и вторая – естеств. науки и математика.

[41] Для сравнения: в том же 1910 г. на юрид. фак. нет ни одной «русской» дисс., в предыдущем 1909 г. в Женеве защитилась M-lle Zina Movtchanovski.

[42] КЕЭ. Т.9. Иерусалим, 1999. Стлб.422.

[43] Политические партии России. Конец ХIХ – первая треть ХХ века: Энцикл. М.: РОССПЭН, 1996. С.209; КЕЭ. Т.2. Иерусалим, 1982. Стлб.511–512.

[44] Там же. Стлб.537.

[45] Как следует из названия, сборник и библиография охватывают в связи с Швейцарией не только русскую, но и вообще славянскую эмиграцию.