Языковые средства снятия агрессии: принципы вежливости

И одним из механизмов сдерживания нашей внутривидовой (точнее, внутрисоциумной) агрессии является язык — наше удивительное эволюционное приспособление.

Да-да, тот самый язык, который, наоборот, так прекрасно и явно выражает агрессию. В языке множество специализированных слов-оскорблений, в языке есть обсценная лексика, взять хоть русский мат. Наконец, в языке имеются негативные, насмешливые, издевательские синонимы для обозначения самых нейтральных понятий, предметов, действий, например русские слова «втюриться», «дрыхнуть», «рожа».

И, тем не менее, язык — в первую очередь механизм сдерживания агрессии, а не ее разжигания.

Теория вежливости, особый раздел лингвистики, создавалась учеными на протяжении десятилетий.

В 1960-х годах британский философ языка Пол Грайс сформулировал так называемый «Принцип кооперации» (или сотрудничества): «коммуникативный вклад на данном шаге диалога должен быть таким, какого требует совместно принятая цель (направление) этого диалога». Слово «должен» может ввести в заблуждение: мол, это какие-то рекомендации, поучения, инструкции. На самом деле это описание того, как бывает, когда диалог происходит гладко — а он так и происходит в 90% случаев.

А лингвист Джеффри Лич сформулировал шесть постулатов, которые вместе образуют принцип вежливости. Главный из них — Постулат такта: «не говори того, чего не хочет твой собеседник». Обычно мы так и делаем, если, конечно, специально не имеем цели поконфликтовать. Мы научаемся этому так же постепенно в ходе коммуникации, как осваиваем сам родной язык, хотя и в более позднем возрасте.

Мы можем освоить искусство вежливости виртуозно, но и самый средний уровень позволяет человеку быть довольно успешным коммуникантом — в типичных, знакомых обстоятельствах, конечно. Постулат одобрения (не критиковать собеседника ни с того ни с сего), Постулат великодушия (не влезать сверху), Постулат скромности (не хвастаться), Постулат согласия (устранять противоречия, а не углублять), Постулат симпатии… Мы не замечаем, как рисунок будничных диалогов, особенно с незнакомыми людьми, следует этим закономерностям, потому, что это привычно; выделяется только особенное.

Но доказательство такой роли языка существует. Главное — то, что в различных языках мира развиваются целые своего рода «приложения» к языку, спецсредства защиты от агрессии.

Наборы этих средств включают специальные слова, устойчивые выражения, интонации, зачастую даже специализированные служебные частицы или морфемы. Все эти слова, выражения и т. д., можно сказать, не имеют значения, они не называют никаких понятий и вещей. Они даже не выражают эмоций — зачастую, наоборот, скрывают их или выражают явно формально. Получается, они как бы лишние, информационный мусор?

Но они употребляются нами почти непрерывно. Особенно в общении с незнакомыми и далекими в социальном смысле.

Общение с продавцом в маленьком магазинчике при покупке воды — доступный каждому лингвистический эксперимент. Посчитайте, сколько языковых усилий вы потратите на тот самый мусор, и сколько — на сообщение факта.

Казалось бы, хватит трех «семантически полноценных» слов: «воду, литр, негазированная». Но слов прозвучит втрое больше, причем, если посмотреть взглядом гипотетического пришельца, в основном «бессмысленных». Пустой сигнал в начале, в конце коммуникации, пустые сигналы в ее процессе… Формально это похоже на пакеты в айти-сфере, сигнализирующие о начале и конце коммуникации между устройствами или программами (первый из этих пакетов даже называется handshake, «рукопожатие»). Но только в человеческом общении все эти «пакеты» могут пропускаться, например, в общении с близкими людьми. Значит, они выполняют более тонкую роль, чем просто запуск и прекращение коммуникации.

Первым «пакетом» будет, скорее всего «Здравствуйте!», самая универсальная формула приветствия, последним, возможно, «Всего доброго» или «всего хорошего»; сам запрос мы «обложим» еще разнообразными «пакетами», например: «Простите, пожалуйста, мне бы водички негазированной литр», а получение отметим пакетом «спасибо». Не то что бы подобные формулы («здравствуйте», «простите», «спасибо») никогда не имели собственных значений, они просто их утратили при переходе в «спецсредства». Никто не думает о слове «здравствуйте», как глаголе «здравствовать» в повелительном наклонении, так же как французское bonjour или коми бур лун не воспринимается как значимое словосочетание «хороший день». Никто не видит в формуле «простите» родства с прилагательным «простой» (в устаревшем значении «пустой», «свободный» — от вины, то есть).

Все эти «пустые» элементы — средства речевого этикета. И функция их — сигнализировать собеседнику, что я доброжелателен, неагрессивен, да еще постоянно подтверждать это даже в рамках коротенького коммуникативного акта. Если бы мы пользовались не русским языком, а каким-то другим, с высокой вероятностью несколько раз использовали бы еще одно этикетное средство: обращение-называние собеседника. Пани, мадемуазель, мистер и пр. Тоже совершенно бессмысленная с точки зрения передачи фактической информации единица, но важная с точки зрения привлечения внимания собеседника и поддержания контакта в нужном неагрессивном русле. В современном русском языке, по сути, ее роль часто играют глаголы, те самые «Простите!», «Извините!».

Мы просим прощения — за что? За нарушение личных границ незнакомого человека, объясняет исследователь речевого этикета Максим Кронгауз [1]. Даже «спасая» человека от неприятности, например, указывая на потерянный кошелек, мы все-таки отгораживаемся от возможного недовольства. Просьбы о прощении за обращение — типичное проявление «негативной» вежливости, пользуясь термином еще одних исследователей вежливости, Пенелопы Браун и Стивена К. Левинсона. «Негативная» — не значит «плохая», это забота о сохранении независимости собеседника, его границ, той дистанции, которая ему удобна. Аналогичную роль играет сопровождение специальными формулами побуждения к чему-то — спасибо, пожалуйста, а для молодого поколения еще и диковинным для взрослых «можнопожалуйста». Это свидетельство, что я понимаю дистанцию между нами, понимаю, что собеседник отдельный человек, не подчиняется мне. То, что для удовлетворения этой сложной коммуникативной потребности в каждом языке вырастает целая отдельная языковая сфера, как раз и доказывает важность этой потребности и то, что принцип вежливости действительно функционирует.

…Как говорят исследователи приматов, хомо сапиенс поразительно конформен на фоне сородичей — вот стадо шимпанзе нипочем бы не смогло осилить даже совместную часовую поездку в общественном транспорте, перегрызли бы друг друга. С учетом важности речевого этикета как системы сдержек, он, видимо, очень древен, возник по мере усложнения социума и в каждом социуме отражал его особенности, иерархичность, положение разных групп и т. д.

Но социум продолжает развиваться и дробиться, возникают новые формы его существования, те же социальные сети, и внезапно мы обнаруживаем, что эти наши постулаты и принципы в них совершенно не работают. Опровержение? Нет, подтверждение! Просто мы нащупали границы, в которых механизмы сдерживания ощущаются как необходимые. Это общение личное, именно оно таит в себе опасность физической агрессии, именно от физической агрессии, оказывается, мы защищались все эти тысячелетия с помощью «волшебных слов». Но вот, защищенные анонимностью, экраном и далекими километрами мы — опять же внезапно — то и дело выглядим как то самое стадо шимпанзе, члены которого непременно бы покусали друг друга в обычном самолете.

Ирина Фуфаева

1. postnauka.ru/video/12524