Прикинуться несъедобным

— В чем выражаются эти комплексы и инстинкты?

— Это сказывается на готовности граждан участвовать в политике. Более половины респондентов политика не интересует, около 80% никак не хотят в ней участвовать. "Политика — для власти, а я занят своими повседневными делами", "все равно ничего нельзя изменить" — это практически две трети всех ответов. Готовность к участию в общественной жизни, как и в политической, крайне низка, и она продолжает снижаться, лишь у части жителей больших городов сохраняется готовность к политическому участию.

Главная установка — выжить. Готовности к изменениям нет. Все это установки советского человека, который научился сосуществовать с репрессивным государством за счет снижения собственных требований, в случае необходимости вступая с ним в коррупционные отношения для решения своих частных проблем.

— Иначе говоря, он не готов решать общие проблемы, а решает свои личные?

— Советский человек адаптируется к государству, а не пытается его изменить. Это человек, боящийся нового, тревожный, крайне недоверчивый ко всем, кроме ближайшего круга людей, лукавый, потому что это способ выживания: демонстрация лояльности власти и одновременно крайне негативное к ней отношение. В этом смысле идет упрощение общества — не изменение и усложнение, не поддержка ценностей гражданского общества, берущего на себя то, что не в состоянии сделать власть, а попытка приспособиться. Ощущение стагнации и тупика, в котором мы оказываемся, помещает средний городской класс в состояние цивилизационной несовместимости с режимом. Большая часть общества находится в состоянии апатии.

Негативная консолидация

— Но если локальное недовольство в отдельных точках есть, почему, на ваш взгляд, оно не сливается в общее движение протеста? И есть ли такие условия, при которых эти очаги протеста могут объединиться?

— Это очень трудный вопрос. Большинство людей воздерживаются от активности такого рода, не вполне осознавая, почему они так делают. Они живут, замкнутые на своих проблемах, в своем узком мирке. "Высовываться", участвовать в чем-то, даже если это непосредственно касается защиты их интересов, люди просто боятся. Кроме того, действует сложный механизм превращения собственного страха в раздражение и переноса его на тех, кто предъявляет более высокие человеческие требования, носителей некоего идеализма, — "почему им больше всех надо"? Это очень важный механизм, который обеспечивает негативную консолидацию общества. "Пусть все остается как есть, лишь бы не было хуже".

При высоком уровне страха и внутренней тревожности происходит характерный трансферт: перенос страха в агрессию против тех, кто становится жертвой насилия, — они воспринимаются как источник проблемы, и на них выливается чувство собственной нечистой совести, раздражения, беспокойства. И власть этим легко пользуется. Поэтому, например, получила поддержку репрессивная кампания против НКО — "иностранных агентов".

Почему так? Потому что очень слабая коммуникация между различными структурами, организациями и движениями гражданского общества. А, во-вторых, нет доступа к механизмам коммуникации более высокого уровня, через СМИ, прежде всего телевидение, где эти проблемы обсуждались бы как актуальные и общие для всех. Пропаганда работает на разъединение общественных сил, разрушение солидарности.

— Возрождение советского менталитета — как далеко наше общество в этой тенденции может зайти и что может его остановить? Или все это опять на 70 лет?

— Опыт приспособления к государству воспроизводится в том числе потому, что не возникает других авторитетов. В самой нашей элите — я имею в виду не властную элиту, а интеллектуальную, моральную — нет тех людей, идей, программ, которые могли бы объединять. Протестная повестка объединяет интересы небольшой части общества, прежде всего наиболее "продвинутой" части среднего класса. Но есть еще много людей, особенно в регионах, у которых нет своего языка — нет доступа к каналам, с помощью которых они могли бы выразить свои проблемы, интересы, взгляды, мнения. И это очень важный дефицит.

— Но ведь существует еще и интернет, где можно свободно выражать мнения...

— Интернет несколько идеализируют. Нет такой "партии интернета", которая противостояла бы "партии телевизора". Интернет в очень небольшой степени воспроизводит структуру нашего общества, может быть, более контрастно, в более концентрированном виде отражает позиции, которые существуют и вне интернета. Нельзя сказать, что интернет либерален или демократичен, скорее, наоборот. Власть более активно ведет себя в публичном пространстве, в том числе в интернет-пространстве, стараясь дискредитировать своего оппонента. Со стороны либералов это не так ощущается, и в обществе это не так заметно.

Сеять надо

— Часть общества охотно "идет в СССР". А что делать тем, кто не принимает этого, не хочет туда идти? Какой выбор есть для этих людей?

— Я бы не сказал, что люди очень хотят вернуться в СССР. Скорее, ностальгия по идеализированному Советскому Союзу — это основание для критики существующих порядков. Большинство понимают, что возврат невозможен, и хотели бы построения общества с демократическими ценностями: независимых судов, верховенства закона, честной политической конкуренции, свободных СМИ, реальной избираемости власти и так далее. Но как это осуществить, люди не знают, чувствуют себя беспомощными и беззащитными перед властью и вынуждены принимать это, хотя недовольны.
У ностальгирующих по СССР уровень недовольства даже выше, чем у либерально настроенной части населения, потому что, как правило, это более бедные, ущемленные группы населения с ограниченными ресурсами, в большей степени страдающие от того, что государство сбрасывает с себя социальные обязательства. Их апелляция к советскому прошлому — это способ выразить свое недовольство.

Что касается более продвинутой части населения, то оно чувствует свою слабость и готово скорее уехать, чем что-то поменять, потому что не видит, как это сделать. И это на руку власти, потому что означает выпуск пара и снижение уровня недовольства в обществе, поэтому никаких препятствий к этому власть не ставит. За последние 10 лет из страны уехали примерно 2–2,5 миллиона человек, и это самая образованная, самая активная, демократически настроенная часть общества. Конечно, это отрицательно сказывается на состоянии общества.

— А судя по данным ваших исследований, нам откуда-то стоит ждать роста гражданского самосознания или его неоткуда ждать?

— Это зависит от нас самих. Сенека говорил, что "надо сеять даже после плохого урожая". Все равно нужно работать с гражданским обществом, нельзя ждать, пока что-то произойдет само. Думаю, если рост откуда-то начнется, то это будет рост чувства собственного достоинства — когда люди поверят в себя и начнут отстаивать свои права, а не приспосабливаться, и чувства ответственности, которое появляется, когда власть систематически унижает и обесценивает людей, а человек начинает этому сопротивляться. А на каких проблемах пойдет этот рост — пенсиях, проблемах ЖКХ, образования или еще чего-то, сказать трудно.

В России нет механизма морального контроля над политиками… Вся политика как бы вне моральной оценки. Политики не выступают в лице индивидуальных фигур — в советское время они всегда выступали как представители коллективной воли, индивидуальный бэкграунд был табуирован и закрыт. Эта тенденция перешла в наше время: восстанавливается система корпоративного публичного управления, политики теряют индивидуальность, население к ним соответственно и относится. Когда их спрашивают, например, об оценке деятельности министров, то кроме пары фамилий — Шойгу, Лавров, — люди, как правило, никого не знают.

Анна Качурина