Первая волна русской эмиграции

Не забираясь в столь далекие времена, скажу, что в период с 1820 по 1916 год из России уехало около четырех с половиной миллионов человек, за неполное столетие. Эмигрировали из России по разным мотивам: была мощная трудовая эмиграция, были эмигранты по национальным, религиозным (обычно это пересекалось) мотивам.

Одна из самых крупных волн эмиграции — это еврейская эмиграция: только за период с 1881 по 1914 год из России уехало около двух миллионов евреев, из них полтора миллиона — в США, и понятно почему — потому что евреи были наиболее дискриминируемой группой населения Российской империи. На фоне этих предшествующих волн эмиграции и по религиозным мотивам это не только евреи, но и, скажем, духоборы, другие религиозные группы, старообрядцы и так далее, я уж не говорю о политической революционной эмиграции.

В чем принципиальное отличие первой волны русской эмиграции? Не только в ее массовости, а эмигрировало из России, по разным подсчетам, от полутора до трех миллионов человек. Три миллиона — цифра явно завышенная, с моей точки зрения. Реалистично говорить приблизительно об одном-полутора миллионов эмигрантов, может быть, до двух миллионов максимум. Эта эмиграция по численности не превышала эмиграцию дореволюционную, но она была практически одномоментной. Эти люди в основном выехали за пределы бывшей Российской империи в очень ограниченный и сжатый период времени — приблизительно с 18-го по 20-й год, и какие-то группы людей уезжали и в начале 20-х годов, особенно с тех территорий, где дотлевала Гражданская война.

В чем была особенность этой эмиграции? Считается, что она была элитарной, что Россию покинули сливки общества: это были и военные, и политики, и писатели, и художники, и юристы — профессионалы разного рода. Это и так, и не так. Действительно, доля элиты в этой эмиграции была чрезвычайно велика, но бо́льшую часть составляли все-таки люди, что называется, простые: солдаты, казаки белых армий и просто обыватели, которые не хотели и не могли жить при советской власти. Впервые среди эмигрантов преобладающей национальной группой были русские, второй по численности группой были евреи. Иногда говорят, что русская революция была едва ли не делом рук иностранцев и инородцев. Это, конечно же, не так. Если говорить о евреях, то среди сторонников революции было немалое число евреев, что неудивительно в силу такого дискриминационного положения этой национально-религиозной группы в составе Российской империи. Но для многих евреев, основным занятием которых была торговля и вообще предпринимательство, большевистский режим был совершенно непереносим.

Так или иначе, где образовалась эта самая первая волна русской эмиграции, где в основном эмигранты жили? Обычно представляется, что это Париж, поскольку Париж был наиболее известным центром русской культуры и политической жизни. Это не совсем так.

Это была наиболее крупная одномоментная эвакуация из России, почти 150 тысяч человек. Но только половина из них были военные, другая половина — гражданские люди, которые оказались в Крыму, в практически последнем убежище на европейской территории антибольшевистской России. Потом, в начале 20-х годов, столицей эмиграции стал Берлин, там какое-то время проживало, возможно, несколько сотен тысяч русских, во всей Германии было около шестисот тысяч — огромная цифра. Это объяснялось очень просто: дешевизной жизни, гиперинфляцией, которая позволяла как-то существовать. И лишь после стабилизации немецкой марки Париж — он и был одной из столиц — стал главной столицей. Из Константинополя эмиграция рассосалась уже в начале 20-х годов, кроме того, эмигранты были на Балканах, что теперь называется Югославией, тогда называлось Государство словенцев, хорватов и сербов, в Болгарии — в основном это была как раз армия Врангеля — и в других странах.

Чем важна для нас, жителей современной России, эта эмиграция? Дело в том, что эмигранты создали то, что Марк Раев, знаменитый американский историк, — он маленьким ребенком был вывезен за границу, и это, по существу, человек второго поколения русской эмиграции — назвал эмиграцию «Россией за рубежом». Собственно, и до него в 20-е годы ее называли «Россия номер два», и это была как бы альтернативная Россия, существовавшая параллельно с Россией большевистской, с Россией советской.

Была ли она подлинной альтернативой? И да, и нет. С одной стороны, там были те люди, которые смотрели в прошлое и мечтали только о реставрации, не понимая, что после революции прежней России быть уже не может и то, что действительно отжило, восстановить невозможно. Но там были и те люди, которые действительно составляли интеллектуальную, политическую, культурную элиту России. И те институции, и общественные организации, и культурные сообщества, журналы и газеты — а их насчитывалось свыше тысячи наименований, и это скорее преуменьшение, чем преувеличение, — это была некая альтернатива тому, что было в советской России, это была демонстрация того, чем могла бы быть Россия в интеллектуальном и культурном отношении. И действительно, по праву мы считаем, что важнейшее наследие русской эмиграции — это культурное наследие.

Именно в эмиграции выходил лучший русский литературный журнал всех времен — «Современные записки». Почему я так уверенно говорю, ведь был же пушкинский «Современник», скажем, или «Отечественные записки»? Просто никогда не было такой ситуации, когда в одном журнале вынужденно печатались по существу самые лучшие литераторы России, оказавшиеся в эмиграции, начиная с нобелевского лауреата Бунина и заканчивая по алфавиту Мариной Цветаевой. И вот это, пожалуй, наиболее важное, что эмиграция нам оставила, — культурное наследие. В эмиграции люди не только доживали, а в эмиграции прежде всего появлялись новые деятели культуры, и здесь, конечно, пальма первенства принадлежит Владимиру Набокову. Как раз его русские романы практически все были напечатаны в парижском журнале «Современные записки» — прежде чем переключиться на английский язык после эмиграции в США из Европы, катившейся ко Второй мировой войне, Набоков публиковался по-русски в Париже. Можно привести много других имен.

Но вот это наследие русской эмиграции не только в том культурном наследии, которое она оставила. Эмиграция продемонстрировала удивительную способность к самоорганизации, оказавшись в тяжелейших условиях, а ведь многие люди оказались за границей без языка. Есть такой большой миф, что в России все знали иностранные языки, по крайней мере французский и немецкий, но это далеко не так, знало незначительное меньшинство, конечно. Чужой язык, квалификации, которые не признаются, которые нужно доказывать, существование в положении бесподданных, что затрудняло передвижение по миру, и так далее, и в этих условиях, в условиях тяжелейшей адаптации, приспособления к зарубежному миру, к зарубежным условиям эмигранты создали целый ряд организаций как общебеженских — «Красный крест», Земско-городской союз помощи российским гражданам за границей, — так и профессиональных. Их насчитывали десятки и сотни, союзы юристов, инженеров, общевоинские союзы, хотя там была сильнейшая политическая часть, но там была и идея взаимопомощи и сотрудничества. И, возможно, в этом тоже заключается очень важный урок русской эмиграции. По существу это была одна из попыток создания и эффективного функционирования гражданского общества, но только за пределами России. А что происходило в России, которая стала называться СССР, нам всем хорошо известно.

Олег Будницкий