Вы здесь

Дороги еврейских скитаний

Йозеф Рот. Дороги еврейских скитаний
Текст, Книжники, 2011. Пер. Анны Шибаровой

Австрийско-еврейский писатель Йозеф Рот (1894–1939), автор знаменитого романа «Марш Радецкого» и других произведений, издал в 1926 году небольшую, но очень плотную и сильную книгу «Дороги еврейских скитаний». Формально это публицистика, но по сути — нечто гораздо большее. В книге равно важны и антропологический, и исторический подходы к пространству рассеяния. Важен и собственно литературный слог, гневный ли, ироничный ли, просто ли описательный, но всегда абсолютно точный (и здесь, конечно, нельзя не поблагодарить переводчицу).

Принося извинение за слишком пространную цитату, нельзя не отметить ее принципиального, концептуального характера. Обращаясь лишь к тем, кто способен страстно и искренне принять судьбы восточноевропейских евреев, унижение и бесправие которых сквернят именно цивилизацию угнетателей, Рот предлагает одну из самых последовательных гуманистических программ.

Но это 1926 год; в предисловии к неосуществленному голландскому изданию 1937-го автор, в соответствии с резко изменившимися историческими обстоятельствами, главное из которых — разгул нацизма и равнодушие Запада, пишет гораздо жестче: «Все вокруг постоянно твердят о “европейской семье народов”. Но если продолжить аналогию: разве можно себе представить, что брат не схватит за руку брата, видя, что тот замышляет глупое или зверское дело? Или же мне позволено учить правилам хорошего тона лишь чернокожих — но ни в коем случае не белых головорезов? Странная, право, семейка, эта “семья народов!”…» Не рискуя ошибиться, можно сказать, что, будь этот текст опубликован вовремя, он встал бы в ряд самых ярких антифашистских манифестов.

Сама книга посвящена различным аспектам того — утраченного, легендарного — еврейского мира, который существовал до второй мировой войны. Рот описывает общее положение евреев на Западе, предлагает зарисовки еврейской жизни в разных странах, демонстрирует особенности гетто в Вене, Берлине, Париже (французская столица оказывается, по Роту, чуть ли не образцом толерантности к евреям; впрочем, здесь могла сыграть свою роль известная галломания писателя).

Среди прочих важных подробностей отметим внимание Рота к поколенческому растождествлению, к растворению младшего поколения еврейских переселенцев из Восточной Европы в социальной структуре «новой родины». Однозначной оценки этому феномену Рот не дает, но ему, очевидно, важны и дороги подробности глубинного, традиционного еврейского бытия. Не случайно очерк «Еврейский городок» — самый теплый, любовный из всех, представленных в книге (стоит прочесть хотя бы фрагмент, посвященный еврейским музыкантам). Напротив, очерк «Еврей едет в Америку» выделяется жесткостью, отчасти даже сатиричностью тона, — но острие этой сатиры нацелено, конечно же, не на еврейских иммигрантов, а на исторические и социальные механизмы, заточенные для максимального подавления и унижения маленького человека — инородца (особое внимание и здесь, и в других очерках автор уделяет разнообразным бюрократическим жвалам: получению документов, регистрации личных имен и т. п.).

Особое место в сборнике занимает финальный очерк о положении евреев в Советской России. Незадолго до выхода книги Рот посетил СССР, внимательно изучая жизнь евреев при новом режиме. Это путешествие можно рассматривать в ряду визитов многих видных западных интеллектуалов в Советский Союз в 1920–1930-х годах. Но, в отличие от более поздних, совершенно постановочных поездок, экспедиция Рота происходила в еще относительно «вегетарианские» времена, когда, помимо всего прочего, евреям действительно предлагалась возможность обустроить новый быт, новые условия труда, обрести новую — равноправную с иными народами — идентичность. Но именно относительно последнего пункта в апологетическом в целом очерке Рота звучат скептические ноты: «Революция не считает нужным задаться старинным и, в сущности, главным вопросом: образуют ли евреи такую же нацию, как любая другая? Или они представляют собой нечто большее — или меньшее? религиозную? родовую? сугубо духовную общность?..»
Однозначного ответа на этот вопрос не дает и сам автор, чья книга тем не менее остается памятником литературы, этнографии — и одновременно глубочайшего человеколюбия.

Данила Давыдов