You are here

Общая территория, общая культура

Телевизионные ток-шоу — продукт-однодневка. Пинг-понг аргументов, и возбужденная публика забывает чьи-то слова с такой же скоростью, с какой они были произнесены. Не стоит ожидать от экрана телевизора свидетельства прогресса в том, что касается духа, управляющего мировой историей. Но иногда все же можно заметить сейсмический сигнал о том, как обстоят дела с просвещенностью в головах тех, чья профессия предполагает просветительство.

Клаус Бринкбоймер (Klaus Brinkbäumer), главный редактор издания Der Spiegel, того журнала, который хвалится лучшим архивом среди всех немецких СМИ, недавно в одном из ток-шоу высказался так: в плане культуры Россия не принадлежит к Европе. Очевидно, до этого он не побывал в своем отделе документации «Европейская история», иначе не допустил бы такого упрощенчества. Времена, когда журнал Der Spiegel «находился под влиянием» страстного историка Рудольфа Аугштайна (Rudolf Augstein), давно прошли.

Можно упростить эту задачу. Один только факт, что по меньшей мере на протяжении 300 лет западноевропейцы и русские дискутируют о том, как, насколько и почему культура России принадлежит или должна принадлежать к Европе, свидетельствует о том, что культура России и прежде всего ее культурные элиты в значительной степени «пропитаны» Европой. Ведь борьба за культурную идентичность — это абсолютно европейская тема.

Постоянная борьба за религию и философию

На неправильные вопросы невозможно дать верные ответы. Если мы под Европой понимаем лишь наш идеал конституционного государства, ориентированного на защиту прав человека, предоставление высоких социальных гарантий, неограниченную свободу слова и абсолютную демократичность, тогда российское общество получает плохие отметки. Но если присмотреться к нашему западноевропейскому прошлому, выяснится, что в нем тоже не все выглядело хорошо, причем на протяжении многих лет.

Но если мы понимаем под «европейской культурой» постоянную борьбу за религию и философию, за искусство живописи и красоту, за язык, литературу, музыку, оперу и танец, за архитектурное оформление и градостроительство, тогда нам следует быть благодарными России за ее великолепный вклад в Европу.

Здесь не должно быть места наивной гармонизации огромных различий между Востоком и Западом, равно как и нельзя скрывать тот факт, о котором нам напоминает каждый брошенный на карту взгляд: огромная территория России простирается вплоть до Азии. И за 200-летний «монгольский период» Россия накопила опыт — его последствия ощущаются до сих пор, — который в корне отличается от испытаний европейского средневековья. В переломные времена, например, в эпоху Возрождения, Россия была далека от Рима, Флоренции, Парижа и Лондона — городов, в которых европейская жизнь била горячим ключом.

Рим и Византия

Принадлежность России к Европе формировалась совершенно иначе, чем принадлежность к ней тех культур, которые развились на почве Римской империи или непосредственно «граничили» с ней, как Германия. Россия не относится к латинской культуре, которая распространяется от христианского Рима эпохи поздней античности до подвергнувшихся романизации германских земель. К культуре, которая во времена Священной Римской империи германской нации на протяжении тысячелетия «формировала» Европу. Все, что там состоялось в виде реформ, процессов эмансипации и революции, и до сих пор определяет нашу западную цивилизацию, Россия веками наблюдала за этими процессами — если вообще наблюдала — издалека.

Вместо Рима Россия обратилась к Византии и после падения Константинополя претендовала на его имперское наследство: Москва — «Третий Рим». Отделяет ли это Россию от Европы? Наоборот. Именно в принятии византийского христианства можно усмотреть то общее, которое связывает Россию с Западом, эллинская традиция. Если говорить о понятии «европейский» в долговременном культурно-историческом контексте, то его необходимо рассматривать как часть античного, греко-римско-еврейско-христианского комплекса.

Византийский вариант русских не был безальтернативным. Христианизации при киевском князе Владимире ровно 1000 лет назад предшествовала «проверка» с помощью посланцев, которые были призваны выяснить, какая религия самая подходящая: мусульманская, как у болгар с Волги, еврейская, которую, возможно, исповедовали хазары на Каспийском море, римско-католическая христиан в Германии или греко-православная в Византии.

Лазутчики, вернувшиеся из Германии, докладывали об отсутствии «красоты» во время церковной службы, тогда как в Константинополе ритуал отвечал представлениям славянских племен об обрядах и страстной вере. В Константинополе, кроме того, была и принцесса на выданье - ради этой невесты Владимир с удовольствием принял христианство. Немцы, которые хотели добиться благосклонности Киева для римского Папы, прибыли с пятнадцатилетним опозданием.

Санкт-Петербург: русское «окно в Европу»

Европейская история культуры не двигалась семимильными шагами, такого не было ни в Западной Европе, ни на просторах России. Бесчисленное количество поколений сменилось, пока длился процесс модернизации мышления на Западе: от борьбы за инвеституру до еретических движений и далее к Возрождению, гуманизму, Реформации, Просвещению, Французской революции и мечте об универсальных правах человека.

Модернизация мышления обязана не только интеллектуальному потенциалу, но и экономическому чуду Европы, ставшему возможным благодаря большим городам, буржуазному праву и гражданам с высоким самосознанием, без которых буржуазное свободомыслие было бы немыслимо. Как могла возникнуть Европа в миниатюре на аграрных, безграмотных просторах Востока, где считалось, что до Бога высоко, а до царя далеко? 200 лет Россией правили монголы. Европа не пришла на помощь русским во время нашествия «язычников».

Только при Петре Великом Россия распахнула двери в Европу. В большой военной игре европейских монархий в 1700-е годы Россия поняла, что только радикальная модернизация всех государственных структур может обеспечить входной билет в клуб великих держав. Тот, кто побывает в Санкт-Петербурге, невероятно современном в те времена городе, построенном Петром на невском болоте, увидит удивительный блеск старой Европы.

В 1724 году Петр основал Академию наук, которая быстро добилась успехов, прежде всего в области естествознания и географии, с помощью приглашенных с Запада специалистов. Для модернизации огромной империи география имела жизненно важное значение. Результаты исследований публиковались на латинском языке, позже рабочими языками российских естественных наук стали немецкий и французский.

Михаил Ломоносов, универсальный мыслитель, родившийся в 1711 году, возглавил плеяду ученых, имевших тесные связи с европейской наукой. Дмитрий Менделеев, открывший в 1869 году периодический закон химических элементов, Иван Павлов, основоположник науки о поведении, чьи эксперименты приобрели всемирную известность. Александр Бутлеров создал структурную теорию химии, Илья Мечников открыл феномен фагоцитоза. Интеграция точных наук России в европейском дискурсе никогда не прерывалась, если не учитывать ядерные и космические исследования в годы холодной войны.

Реформы при Екатерине Великой

Вернемся в XVIII век, во времена, когда Россия восхищалась Западной Европой: Екатерина Великая, немецкая принцесса из княжества Ангальт-Цербст, продолжила дело Петра — европеизацию России, «исключив» из этого процесса архаичные феодальные отношения, основанные на крепостном праве - их устранение погубило бы монархию. Екатерина читала Монтескье, Дидро, Вольтера, участвовала в европейских войнах во времена Фридриха Великого. Так же как и он, в течение десятилетий она неустанно и дисциплинированно правила, «сидя за письменным столом», то есть в тесном контакте с корифеями Просвещения на Западе.

Екатерина реформировала органы управления и правосудия, приняла современные законы европейского образца, развивала науку и искусство, основала школы, университеты, приюты для сирот, а также блестяще достроила Санкт-Петербург и Москву, пригласив европейских архитекторов и художников. Тесная связь изобразительного искусства с классицизмом в Европе восходит к эпохе правления Екатерины Великой.

Российских художников систематически отправляли в Италию и Францию, создавались обширные коллекции произведений европейского искусства. Мировая слава Эрмитажа остается свидетельством золотого века европеизации России. Академизм французского образца с типичным для него перфекционизом стал идеалом русского искусства, отчасти сохранившим силу и сегодня.

Пушкин: на равных с Гете, Шиллером и Гейне

Екатерине как гению саморекламы удалось сделать нечто невозможное. Русским она казалась убежденной сторонницей национальной самобытности, а западноевропейской общественности — миссионером Просвещения. С тех пор лейтмотивом российских культурных элит стало напряжение между тем и другим — между «славянофилами» и «западниками». Каждый из них одерживал верх в определенный период, но они не смогли полностью вытеснить друг друга из русской души.

Но это напряжение привело к тому, что русская философия, литература и музыка, самое позднее с начала XIX века, начала вызывать восхищение на западе Европы. Не в последнюю очередь из-за расцвета литературного языка, которому практически на пустом месте удался эстетический взлет, удививший Западную Европу. С появлением Пушкина русская литература встала вровень с Гете, Шиллером и Гейне, с Байроном и Шелли.

Затем масштабное шествие продолжалось. Толстой произвел переворот в том, что касается исторического и общественного романа. Впрочем, в романе «Война и мир» он написал целые пассажи на французском языке, языке общения русской знати.

Творчество Тургенева становится образцом для всех европейских семейных историй, Достоевский задает Западной Европе радикальные моральные вопросы о душе, Чехов выдвигает современное «Я» в центр литературного творчества невиданным ранее образом, Горький становится основоположником социально-критической драмы в Европе. Томас Манн часто признавался в том, что роман «Будденброки» обязан своим появлением великим русским писателям. В XX веке их влияние не прерывалось: Набоков и Булгаков, Пастернак, Маяковский, Цветаева, Солженицын.

Русские мастера искусств путешествуют по Западной Европе

Многие из них все чаще отправлялись на длительное время в Западную Европу. Вряд ли нашелся бы в России мастер искусств, который представлял бы себе жизнь исключительно на российской земле. Европа в искусстве, везде и всюду: излишне говорить об адаптации, усовершенствовании и достижении совершенства европейским балетным искусством в России. Каждый знает, что «Большой» значил в мире танца.

Так же как и в случае с Пушкиным, в XIX веке в лице Чайковского практически из ничего появляется композитор, который довел до совершенства европейскую музыку, не прибегая к творческому разрушению форм, которое представляло собой миссию Рихарда Вагнера. Продолжение следовало: от Мусоргского до Римского-Корсакова, Скрябина, Рахманинова и Прокофьева до Стравинского, Шостаковича и Шнитке. Прощание с тональностью, в XX веке стоившее прогрессивной западноевропейской музыке симбиоза с публикой, русские не переняли — и они переживают сегодня триумф в концертных залах Европы.

Революционный художественный авангард Европы до 1914 года обязан русским решающим импульсом. Никто в Европе не был таким радикальным, амбициозным и решительным, как молодое поколение мыслителей, художников и коллекционеров. Шаг в направлении абстрактного искусства вначале сделали русские, конструктивизм праздновал первые победы в Санкт-Петербурге и Москве. Футуризм и Баухауз поддерживали тесные связи с авангардистами в России.

Во второй половине XIX-го века активно велся обмен мнениями между теми, кто поддерживал идею политической революции и выступал против устаревших монархических отношений. После победы над Наполеоном русские цари считали себя «жандармами Европы» — последовательная роль, подкрепленная крепкой дружбой с габсбургами и гогенцоллернами.

Татары и социал-революционная интеллигенция

С нашей сегодняшней демократической точки зрения они вызывают неприязнь, но европейскими они были вне всяких сомнений. Не удивительно, что европейские либералы, так же, как и пробудившиеся левые социалисты, больше всех Маркс, глубоко презирали царскую Россию.

Российская социал-революционная интеллигенция с жадностью подхватила послание, отправленное Марксом и Энгельсом из лондонской ссылки. Можно спорить о том, была ли последовавшая большевистская революция 1917 года и 70 лет господства советской власти триумфом западной мысли, в пользу чего говорит технократическая утопия. Обязана ли она (революция) своим успехом преобразованию еврейско-христианского мессианизма, то есть также носит европейский характер, или советский режим восходил к глубоко автократическим и жестким традициям времен татар и царской эпохи?

Однако Германия, породившая беспрецедентную диктатуру в эпицентре либеральной демократии (без всякой связи с татарами), поступит правильно, если будет с максимальной осторожностью заниматься историко-философскими рассуждениями о других странах. В особенности потому, что в ходе освобождения от кровавого германского тирана, погибло огромное количество граждан этих стран.

Россия — внешний форпост Европы?

В споре о месте России на глобальной карте культуры существует неизменная головоломка. Является ли Россия лишь внешним, восточным форпостом Европы или самым западным форпостом Азии? Имеется в виду Азия воинственных татар и монголов, а не Азия Китая и Японии, государств, с богатейшей историей и культурой. Многие мыслители западной Европы XIX века, «понимающие Россию», рассуждали об исторической миссии русского народа, состоящей в проникновении в Азию европейского образования и культуры.

В своем «Дневнике писателя» Достоевский заметил, что русский, этот пасынок Европы, должен повернуться к Азии, где цивилизационное превосходство русских найдет подходящее поле деятельности. Несколько позже британский писатель Редьярд Киплинг иронизировал: русский привлекателен как самый западный из представителей Востока; но если захочет, чтобы его считали самым восточным представителем Европы, то станет невыносимым.

Отсутствие необходимости в игре слов и геополитических фантазиях

Этот спор напоминает вопрос о том, является ли ислам частью Германии. Если сегодня без особых раздумий эту проблему рассматривают в контексте политического прагматизма, то к нему с полным правом следует отнести и принцип, согласно которому «Россия — часть Европы». Из этого следует безусловное признание российского вклада, но одновременно и требование принятия европейских стандартов.

В нынешнем дискурсе об отношении западной Европы к Востоку нет необходимости в провокационной игре слов и геополитических фантазиях. В глобализированном мире, динамизированном миграционными потоками, в котором сообщество государств, в том числе Российская Федерация, приняло европейскую этику в форме принципов ООН и в качестве общих моральных основ мировой политики, речь идет только об одном: продолжить многовековую европейскую борьбу за то, чтобы из конституционные принципы и законы воплощались в реальности. Это должно происходить неотвратимо, без сиюминутных разочарований и скоропалительных оценок. Культура, которая кажется аполитичной, может во многом этому способствовать — как территория великой общности, календарь которой состоит не из дней и месяцев, а столетий.

Кристоф Штёльцль (Christoph Stölzl), "Cicero", Германия